Он услышал, как открылась и захлопнулась дверца «порта».

У Тодда вырвался сдавленный стон. Он втиснул шкатулку вперекосившийся ящик и ударил по нему ногой. Ящик закрылся. Мгновение Тоддсмотрел на него в каком-то оцепенении, а затем кинулся прочь. Он успел сбежатьдо середины лестницы, когда послышались быстрые шаги отца. Тодд лег животом наперила, беззвучно съехал вниз и – в кухню.

А в дверь уже барабанили.

– Тодд! Это я, открой!

А вдалеке уже звучала сирена «скорой помощи».

Дюссандер, кажется, снова впал в забытье.

– Сейчас, пап!

Он положил почтовые листки так, чтобы создавалосьвпечатление, будто их в спешке уронили на стол, и лишь затем пошел открыватьдверь.

– Где он? – спросил на ходу отец.

– В кухне.

– Ты молодчина. Ты все сделал как надо. – Отец привлек его ксебе, пытаясь грубоватыми мужскими объятиями скрыть некоторую растерянность.

– Надеюсь, что ничего не забыл, – скромно сказал Тодд иповел отца на кухню.

Боудены всей семьей навестили мистера Денкера в больнице.Тодд не знал, куда себя держать в продолжение всей этой тягомотины в стиле«вы-должны-беречь-себя» и «с-вашей-сторонычрезвычайно-любезно», поэтому он былдаже рад, когда его подозвал мужчина с соседней койки.

– Три минутки, молодой человек, – сказал мужчинаизвиняющимся тоном. Он лежал в гипсовом корсете, подвешенный на каких-то блокахи тросах. – Вы имеете дело с Моррисом Хейзелем, который сломал себепозвоночник.

– Неприятная штука, – сочувственно сказал Тодд.

– Неприятная штука, вы слышали? Молодой человек умеетвыбирать деликатные выражения.

Тодд начал извиняться, но Хейзель с улыбкой остановил егожестом. У мужчины было бескровное измученное лицо, лицо старого человека,прикованного к больничной койке и готового к любым поворотам в своей жизни… восновном малоприятным. В этом смысле, подумал Тодд, он и Дюссандер – два сапогапара.

– Не надо, – сказал Морис. – Не надо отвечать на мой выпад.Я вам чужой человек. Почему вы должны переживать из-за чужого человека?

– Никто из нас не остров в этом мире… – начал Тодд.

Моррис засмеялся.

– Молодой человек знает наизусть Донна! Кто бы мог подумать!Скажи, а как дела у твоего друга и моего соседа?

– Врачи говорят, для своего возраста он довольно быстро идетна поправку. Ему ведь уже восемьдесят.

– Это таки возраст, – согласился Моррис. – Он у тебя совсемне разговорчивый. Но из того, что он сказал, я так понял, что оннатурализованный. Вроде меня. Сам я поляк. То есть я родился в Польше. ВРадоме.

– Правда? – из вежливости спросил Тодд.

– Представь себе. Знаешь, как в Радоме называют канализационныекрышки?

– Нет, – улыбнулся Тодд.

– Беретки, – засмеялся Моррис, а за ним и Тодд. Дюссандерпокосился в их сторону и слегка нахмурился, но тут Моника отвлекла его вниманиекаким-то вопросом.

– Значит, твой друг натурализованный.

– Да, – сказал Тодд. – Он из Германии. Из Эссена. Знаететакой город? – Вообще-то, я мало где бывал в Германии, – ответил Моррис. –Интересно, что он делал во время войны.

– Не знаю, – уклончиво сказал Тодд.

– Ну да. В общем, неважно. Война, когда это было. Скоро вАмерике подрастет поколение, из которого кто-то, может быть, станетпрезидентом, да-да, президентом, и он уже ничего не будет знать про ту войну.Он уже может спутать чудо-победу при Дюнкерке с переходом Ганнибала на слонахчерез Альпы.

– А вы воевали? – спросил Тодд.

– Можно сказать, что воевал… Да, в наше время не каждыймолодой человек будет навещать старика… даже двух стариков, если со мнойвместе. Тодд скромно улыбнулся.

– Что-то я устал, – сказал Моррис. – Попробую поспать.

– Поправляйтесь.

Моррис благодарно кивнул и закрыл глаза. Когда Тодд подошелк постели Дюссандера, родители уже собирались откланяться, отец поминутнопоглядывал на часы и ахал, что они нарушают больничный режим.

Хейзель проснулся среди ночи, едва сумев подавить в себекрик.

Теперь он знал. Теперь он точно знал, где и когда судьбасвела его с тем, кто в эти минуты спал на соседней койке. Только в те временаего звали не Денкер. Отнюдь.

Он проснулся после чудовищного ночного кошмара. Кто-то им сЛидией дал «обезьянью лапку», и они загадали желание: разбогатеть. В комнатеоткуда ни возьмись вырос американский мальчик в форме «Гитлерюгенда». Он вручилМоррису телеграмму: ПРИСКОРБИЕМ СООБЩАЕМ ОБЕ ВАШИ ДОЧЕРИ ПОГИБЛИ ТЧК КОНЦЛАГЕРЬПАТЭН ТЧК ПОДРОБНОСТИ ПИСЬМЕ КОМЕНДАНТА ЛАГЕРЯ ТЧК ПРИМИТЕ ЧЕК СТО РЕЙХСМАРОКТЧК ПОДПИСЬ ЛОРД-КАЗНАЧЕЙ АДОЛЬФ ГИТЛЕР.

Истошный вопль Лидии. Никогда не видевшая дочерей Морриса,она взмахнула «обезьяньей лапкой» и пожелала, чтобы им вернули жизнь. Комнатапогрузилась в кромешный мрак. И вдруг за дверью послышались шаги.

Моррис ползал на четвереньках в темноте, обдававшей запахамигаза, гари и тлена. Он нашаривал «лапку». В запасе последнее желание. Он знал,чего он пожелает: чтобы кончился этот чудовищный сон. Чтобы не видеть своихдочерей, живых скелетов с проваленными глазницами, с номерами, чернильногорящими на худосочных ручонках.

Бум, бум, бум – в дверь.

Отчаянные, бесплодные поиски. Казалось, время остановилось.Но вот дверь за его спиной с треском распахнулась. НЕ БУДУ, подумал он, НЕТ, ЯНЕ БУДУ СМОТРЕТЬ. Я ЗАКРОЮ ГЛАЗА. Я ЛУЧШЕ ВЫРВУ ИХ, ЧЕМ ПОСМОТРЮ.

Но он посмотрел. Он должен был посмотреть. Во сне было такоечувство, будто его голову кто-то насильно повернул.

Это не были его дочери; это был Денкер. Молодой, вэсэсовской форме, в лихо заломленной фуражке с «мертвой головой». Начищенныепуговицы словно просвечивали тебя насквозь, сапоги блестели до рези в глазах.

И во сне этот Денкер ему сказал со своей холодной вкрадчивойулыбочкой: СЯДЬТЕ И РАССКАЖИТЕ ВСЕ ПО ПОРЯДКУ – МЫ ЖЕ ДРУЗЬЯ, nein? НАМИЗВЕСТНО ПРО ЗОЛОТО, КОТОРОЕ КОЕ-КТО ПРИПРЯТАЛ. И ПРО НЕЛЕГАЛЬНОЕ КУРЕВО. И ЧТОШНАЙБЕЛЬ УМЕР ДВА ДНЯ НАЗАД ВОВСЕ НЕ ОТТОГО, ЧТО ОТРАВИЛСЯ ЧЕМ-ТО ЗА УЖИНОМ, АПРОСТО ЕМУ ПОДЛОЖИЛИ В ЕДУ ТОЛЧЕНОЕ СТЕКЛО. ТОЛЬКО НЕ НАДО НАИВНЫХ СЛОВ О ТОМ,ЧТО ВЫ НИЧЕГО НЕ ЗНАЕТЕ. А ТЕПЕРЬ РАССКАЗЫВАЙТЕ. ВСЕ ПО ПОРЯДКУ.

И в темноте, задыхаясь от тошнотворных запахов, он началрассказывать. Слова сами отскакивали от языка. Это была полубессвязная исповедьпомешанного, в которой переплелись ложь и правда.