Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вполне человек с виду. Руки, ноги, одежда. А под одеждой — пояс. Пояс шахида.
Вполне человек с виду — верил в то, что он делал. Но главное — верил в Бога.
Вполне человек с виду — сделал то, что он сделал. Сделал с именем Бога. Секунды ему хватило. Просто нажал на кнопку. Просто убил евреев.
В месте по имени Место двенадцать евреев убили. Убили во имя Бога.
Бог, промолчал, как обычно. А может, его убили — в том самом специальном месте. Там, где убили прадеда. Там, где убили прабабку.
А может, он все-таки выжил. Как выжила девочка Сара. Может, все дело в месте. В месте по имени Место. Или все дело в Боге.
А «минус» мне банк не разрешил. Молитвы не помогли. Впрочем, с молитвами — всегда так.
Но я хотя бы понимаю, что сам виноват. В отличие от тебя
На самом деле я сам виноват. Ну, в том, что мне банк «минус» не разрешил. Я, когда в очереди сидел, все думал: почему это кафе так называлось —
. И вдруг понял: тебя ведь тоже так зовут. Ты — это Бог. Ха-Маком, Вездесущий, — одно из твоих имен, упоминающихся в Ветхом Завете.Если по-русски, «да утешит Вездесущий» и прочее бла-бла-бла. Так принято говорить евреям, потерявшим близких. Например, родственникам погибших в кафе
. И родственникам убитых в Освенциме тоже так говорили.И как только я это вспомнил — сразу моя очередь подошла. Я подошел к работнику банка и начал что-то мямлить. А в банке мямлить нельзя. В банке надо уверенность излучать. А я мямлить начал. Ну потому что тебя увидел. Ты сидел рядом, в отделении для VIP-клиентов. Ну, наверное, это был ты — мне со спины только видно было. Слышно тоже было плохо, но, наверное, ты тоже просил кредит. Мол, поверьте в меня еще раз — я все верну и с процентами. Ну прям как я — я тоже что-то такое мямлил. Я, правда, в шекелях просил, а ты про веру людей в тебя талдычил.
А тебе — там, в закутке для випов, — рады бы, но не можем больше. Освенцим, кафе
, чек вот у вас на прошлой неделе вернулся. А, про чек это мне. У тебя вообще нет чековой книжки — отобрали после Холокоста. Ну и мне тоже: да, зарплата на счет заходит, но ни накопительной программы, ни других сбережений — ничего нет. Мол, кредитная история никуда не годится. А, это тебе сказали. Мол, нет никаких оснований верить. И знаешь, я тут согласен с банком. Нет никаких оснований верить. Ты им карами небесными, потопом грозился, но в банке народ тертый. Отказали тебе. Наверное, тебе — я же говорю, со спины только видел. А потом ты, который, наверное, ты, обиделся и исчез. А я — тоже обиделся, конечно, но не исчез. Я этого не умею. Встал просто и вышел. Но я хотя бы понимаю, что сам виноват. В отличие от тебя. Если ты, конечно, вообще есть.Еврейское счастье
А потом я сидел на улице Бен-Йехуда с Авраамом, пил кофе из пластикового стаканчика. Ну, это я его так назвал — Авраам, для удобства. Уж очень похож: лет ста двадцати, босиком, сумасшедший. Правда, пенсне немного выбивалось из образа, но кто знает, может, у настоящего Авраама тоже было плохое зрение. Он же и агнца в кустах не сразу заметил. А этого Авраама — нынешнего — я еще тогда запомнил, перед терактом. Он орал, что Господь выбрал нас в качестве клоунов, и мы должны соответствовать. Ну вот мы и соответствовали: сидели на ступеньках банка «Апоалим» — того самого, что отказал мне в кредите, — и соответствовали. На последние пятьдесят шекелей я купил нам с Авраамом в новом
два кофе навынос, хотя после того, как банк не внял моим молитвам, хотел купить водки. Но Авраам, как выяснилось, спиртного не пил. Я же говорю — сумасшедший. А еще раньше я кинул всю мелочь — то ли сорок четыре шекеля, то ли сорок пять — в шляпу парня, опять мучившего мир Ленноном. All you need is love — кажется, пацана заело с теракта. К тому же при ближайшем рассмотрении он оказался не только похожим на богомола, но еще и брови у него были не как у всех нормальных людей, а единые, в одну линию. Так что он был похож не только на богомола, но и на Пьеро. Говорят, что у людей с такими бровями нет души. Не знаю, как насчет души, но было ясно, что у этого богомола не было денег, квартиры, образования и перспектив. Только прыщи и мои сорок четыре шекеля. Или сорок пять. И прыщи. И судя по этим прыщам, ему очень нужна любовь. Или хотя бы клерасил. И еще бы слух. А деньги я ему дал не на покупку любви или лосьона, а на счастье. Я же шел в банк кредит просить. А теперь этот парень был то ли на сорок четыре шекеля, то ли на сорок пять богаче, чем я, а до зарплаты — две недели. Вот такое оно и есть — еврейское счастье. Оно — как кофе «ботц», который мы пили с Авраамом на улице Бен-Йехуда. Крепкий и горький. Да еще и частички кофе на языке — приходится отплевываться. Небо над Иерусалимом цвета бороды Авраама и тоже в каких-то крошках. Манна с небес не сыплется. Что делать — непонятно. Херня какая-то. Ну, или другими словами — еврейское счастье.Про метафизику не говорят — про метафизику пьют
Парень, похожий на богомола, вновь и вновь крутил свою — вернее, не свою, а ленноновскую шарманку: что нам нужна любовь, а Авраам что-то бубнил мне поверх этой шарманки. Много и бессвязно, все время спрашивая: «Понимаешь?!» Я ни хрена не понимал, язык сумасшедших у меня пока на начальном уровне. Тогда Авраам протянул мне визитку, тыча себя в грудь грязным пальцем. На визитке было написано: «Чарльз Уотсон, профессор биологии, Гарвард». Если бы там было