время. Как я постепенно меняюсь, как меняется все вокруг меня. Постоянно спрашивала: ну почему только я?

Но все-таки есть в мире что-то неизменное…

На твоих фотографиях нам с тобой все еще по двадцать четыре. Мы все еще говорим о любимых штуках под сакурой, целуемся, пока все смотрят на салюты, болтаем о всяких мелочах. Пейзажи, которые мы увидели, и воспоминания о прожитых днях не изменятся, сколько бы с тех пор ни утекло времени. Прошлое вовсе не исчезает: оно сохраняется в душе. И когда я это поняла, то очень обрадовалась.

Харуто… Хорошо, что я тогда отрезала тебе мочку. Хорошо, что ты в больнице позвал меня на свидание. Хорошо, что снова взялся за фотографию. Хорошо, что мы с тобой хоть немного пожили вместе…

Сколько я повидала от тебя хорошего! Помнишь, ты как-то сказал, когда я тебя постригла, что счастлив, что в меня влюбился?

Вот я тоже.

Счастлива, что влюбилась в тебя. И это счастье у меня никто не отнимет. Люблю тебя и буду любить всегда.

P. S.: Жалко, мы так и не встретились. Я себя неважно чувствовала, поэтому после выставки сразу отправилась домой. Но надеюсь, мы еще увидимся! Хочу посмотреть больше твоих фотографий. Я твоя самая преданная фанатка. Обязательно сними много хороших работ!

Много-премного.

Буду за тебя болеть.

Спасибо, Харуто.

Мисаки Ариакэ

Харуто перечитывал письмо раз за разом. Сердце сжалось в комок, глаза наполнились слезами. Сколько боли в дрожащих строках – и сколько тепла.

Ее наверняка сильно ранило, что он ее не узнал, но Мисаки ни словом не обмолвилась об этом и только подбадривала его. Харуто презирал себя, когда представлял чувства девушки, и от безумного раскаяния в его душе разразилась буря.

Молодой человек нежно прижал письмо к груди.

«Я никогда себя не прощу. Уверен, что никогда. До конца жизни буду раскаиваться в том, что не узнал тебя и ранил.

Поэтому я тебя не забуду. Ни за что!

Ни как я тебя обидел, ни время, проведенное вместе. Я буду жить с памятью в сердце. Будет больно и страшно, но даже в самой страшной агонии я тебя не забуду и не отвернусь от фотографии.

Раз я жив – больше мне ничего не осталось».

Наступила новая весна.

Как-то раз ясным утром Харуто подъехал к южному выходу со станции Синдзюку.

В этот день Макото уезжала в Америку. На горе Такао она сказала, что хотела бы заняться художественной фотографией. Девушка долго советовалась с господином Саваи и решила оставить работу, чтобы какое-то время поездить по свету и поснимать для себя.

Харуто хотел проводить ее, поэтому ждал у турникетов. Услышал, как его окликает знакомый голос, и обернулся.

Макото шла к нему с огромным чемоданом.

– Говорила же, это необязательно!

– Что вы, вы мне так помогли!

– Ага, помогла, – согласилась Макото и захихикала, прикрыв рот ладошкой.

– И еще я кое-что хотел сказать.

– Что же?

– Помните, мы договорились? Когда я решу, чего хочу как фотограф, то скажу вам.

– Было такое?

– Неужели вы забыли!

– Шучу. Помню, конечно.

– Вот. Мне кажется, я наконец понял.

Макото прищурилась:

– Ну давай.

Молодой человек слабо улыбнулся:

– Я буду фотографировать ради Мисаки.

Ни мускул не дрогнул на его лице в сомнении. Макото коротко кивнула.

– Она больше не увидит моих работ, но я постараюсь снимать то, что ее бы обрадовало. Вот каким я хочу стать фотографом…

Макото протянула ему руку:

– Удачи, Асакура.

Парень с улыбкой ответил на рукопожатие.

– Большое спасибо.

– Бывай!

– Вам тоже всего доброго.

А затем Макото ушла на станцию.

Глядя на небо, Харуто подумал, до чего хорошая выдалась погода.

Прозрачное голубое небо. Нежные лучи и ласковый поющий ветер. В такую погоду жарко ходить с длинным рукавом.

По мягкому склону улицы Косю Харуто поднялся к парку «Синдзюку-гёэн». Той же дорогой они когда-то прошли с Мисаки.

У входа в парк толпились люди. Все они, видимо, пришли любоваться на пик цветения.

Харуто сел на линию Маруноути и поехал в Ёцую.

Сошел с поезда, поднялся по лестнице, которая плавно переходила в аллею, и перед ним раскинулась пышным цветом сакура. Лепестки, трепещущие на ветру, напоминали плывущее по небу розовое облако. Дух захватывало от их живости и красоты.

Под деревьями пировали толпы гуляк. От этой непременной составляющей пейзажа Харуто тихонько вздохнул.

Он шел, минуя людей, воспевающих весну.

Все встречные прохожие счастливо улыбались цветущей сакуре.

Харуто скосился влево. Год назад на этом месте рядом с ним шла Мисаки. Молодой человек грустно улыбнулся пустоте.

Он остановился перед раскидистым деревом. Этой сакурой они любовались в прошлом году. Распустившиеся до своего предела ветви, качаясь на ветру, точно смеялись своими цветами. А опадающие лепестки напоминали снег.

Харуто, не отводя глаз от пышной кроны, коснулся мочки левого уха. Оставленного ею шрама, который больше не болел. И вспомнил, как Мисаки улыбалась здесь, под деревом.

«Она сама была точь-в-точь сакура. Когда улыбалась, весь мир светлел, будто окрасившись розовыми лепестками. Я невольно улыбался и сам. Такая честная и старательная, ты расцветила мою жизнь, как сакура в пик своего сезона. До чего замечательным ты была человеком!

Я не хотел, чтобы цветение заканчивалось. Чтобы облетали лепестки. Ждал, что мы снова полюбуемся вместе весенними цветами. Но теперь уже все. Ищи не ищи – этой весной тебя больше нет…

Поэтому каждый раз с приходом весны я буду тебя вспоминать. Вспоминать, глядя на сакуру. Чтобы никогда не забыть. О том, как я тебя ранил, о времени, которое мы провели вместе. Твою улыбку и доброту. Ничего не хочу забывать! Я так ни разу тебя и не сфотографировал, но твой образ навеки выжжен в моем сердце.

Мисаки, я буду фотографировать, чтобы тебя не забыть».

Харуто вздохнул и поднял видоискатель «Никона» к глазам.

Когда сквозь лепестки вздохнул южный ветер, по безоблачному небу прокатилась свежая цветочная волна.

Люди улыбались, глядя на нее. И показалось, что Мисаки тоже среди них. Возлюбленная Харуто, так похожая на сакуру. Но нет. Она исчезла без следа…

Он молча нажал на кнопку. Желая, чтобы его чувства достигли сердца любимой. Желая, чтобы она обрадовалась. И вкладывая в кадр всю душу.

Фотоаппарат с щелчком запечатлел пейзаж.

А Харуто сохранил на пленке новую пору – в которой не осталось Мисаки.

Сноски

1

Моти – традиционное японское пирожное из рисового теста с начинкой из бобовой пасты. Cакура-моти