class="p1">Джулай бросили в Ямуну возле моста в Джита-колони. Берег там пустынный, тихий. Бесшумно проскользнет рыбачья лодка, качнется забытая опора линии электропередачи да прошуршат старые билборды на крышах лачуг. Рамабаи же, накаченную таблетками, выдали замуж за агента недвижимости.

Конец телеграфа

«Нигам Лимитед» нес ошеломляющие убытки. Пустые столы и безмолвные машины за ажурными фасадами говорили, что пришло время прощаться. Люди вышли из дома, чтобы отправить последнюю телеграмму.

– Ваша тетя Гаури работала до замужества на телеграфе, – рассказывал дедушка Бабу Кунвар. – Первая женщина, которая работала в нашей семье. Странная она была и страшная красавица, черная, как уголь. Каждую ночь убегала куда-то, а я любил читать по ночам и смотрел, как она уходит в дождь. Хорошие были времена, мы жили тогда в Чандни Чоук и не знали, что такое одиночество.

– Целая толпа клевала из твоего жалованья, а жене и на железные серьги не хватало, – сказала бабушка.

– Мы все жили вокруг Пападжи и Мамаджи, как звезды возле солнца и луны.

– Конечно, старик выжил из ума, да и она к старости заговаривалась.

– Да что ты знаешь? Только и можешь, что звенеть и пить кровь, как москит. Какие были времена, медленные, полные смысла. А теперь вот и телеграф закрывают, сто шестьдесят три года работал и стал не нужен. Кушайте, девочки, кушайте. Особенно ты, внучка, живи дома, никуда тебе уходить не надо.

Внучки ели ловкими пальцами, подбирали рис свернутой лепешкой. Перламутрово-лиловые веки обеих были прикрыты, словно в медитации. Чандина расплела косички, перестала брить виски и затылок. Она надела светлый шальвар-камиз, как и сестра. По вечерам на выступления выходила в голубом платье до колен. Дедушка Бабу Кунвар, почувствовав, как колет сердце, приказал сыну вернуть внучку домой: «Уйду от вас и не повидаю девочку. Хватит. Посаженный сад должен цвести перед глазами». А потом отпала причина, из-за которой ее держали на съемной квартире.

Чандина привыкла к ярко-алому шраму в центре себя. Научилась ходить с ним по улице, разговаривать, петь, есть. Она радовалась возвращению домой. Дом в Маджну-Ка-Тилле, с его навязчивым гудением, утешал. Бабушка с дедушкой, тетя и кузены окружили ее докучливой уютной заботой и болтовней. Папе, как обычно, было все равно. А дядя ходил счастливый и говорил ерунду:

– Лучше сидеть, чем стоять, лучше лежать, чем сидеть.

– Живи дома, внучка, – повторял дедушка. – Кто выбрасывает цыпленка из курятника, тому не видать яиц.

– Найдем вам женихов, будет все как у людей, – говорила тетя.

– Кому же мы отправим последнюю телеграмму? – спросила Нандина.

– Давайте отправим ее сыновьям тети Гаури в Дехрадун? – предложила Чандина.

Они заказали телеграмму по телефону: «все снова вместе ждем». От коротких слов вихрь веселья поднялся в доме. Словно дети маленькие, а взрослые молодые, и лучшая любовь еще впереди.

Узор

– Повторяется ритм узора, – добродушно сказал дедушка Бабу Кунвар. – Снова двое мужчин на брачных переговорах, и наш дом богат светом двух лун. Повторяется припев старинной песни.

«А тогда узор разорвался, будто ткань вспороли», – подумал Аситваран. Он ничего не сказал отцу, который в прошлый раз распределил невест наугад. Аситварану – из Газиобада, а брату – из Фаридабада.

На этот раз Аситваран сам принял меры для счастья девочек. Он не стал искать женихов через сайты и газеты, не спрашивал людей. Разве люди скажут правду? «Вроде неплохие, с виду нормальная семья». Будут юлить, как ящерицы, чтоб не обидеть ни ту, ни другую сторону. Потом окажется, что парень выпивает и у него женщина на стороне. А на этих сайтах! Каждый врет о доходах, а потом тянут деньги с девушки за то, что она не дала приданое. «Нет, так не будет», – сказал себе Аситваран. Он знал, что брат палец о палец не ударит. Будет рад выдать за проходимцев. Сердце Аситварана крутилось на бешеной карусели.

Девочки – драгоценные его сокровища. Они – счастье, зыбкое, как лучи прожектора, что светил в окна квартиры возле руин Фероза Шаха.

Они родились, и Шивани была вся в хлопотах. Волосы собрала в хвост, цвет кожи стал, будто древесная кора в дождь. Он думал: «Вот какая сильная наша любовь! Сразу две жизни выросло из нее». Ему хотелось войти в комнату, полную суеты, разноцветных пеленок, потустороннего плача, тонкого аромата рисовой муки и грудного молока. Ему хотелось взять детей, посмотреть на них внимательно, но он не мог войти в царство старшего брата.

Раз он нашел на антресолях серебряную погремушку с колокольчиками внутри шара. Появился предлог зайти. Дети лежали в лоскутном царстве комнаты, как два тигренка, вынутые из плаценты. Огромные ресницы под шелково-перламутровыми веками. Голова кружилась от восторга и боли: «Какие красавицы! Такого быть не может!»

Он и раньше становился отцом, и детьми завладевали жена с матерью. Но тогда было иначе. Чувство выполненного долга: он выдал женщинам их игрушки и теперь может почитать газету. В этот раз ураганы проносились сквозь его ребра: девочки были такие маленькие, слабее запаха риса. Равнодушие брата уничтожало, Аситварану хотелось схватить его за воротник и бить головой о стену, пока кровь не хлынет из головы. Он шатался кругами по тесным переулкам Маджну-Ка-Тиллы, крутил молитвенные барабаны, звонил в колокол у входа в храм. Просил благословения и у буддийских монахов, и у пандитов.

С тех пор сердце Аситварана ни дня не билось спокойно. Когда подошло время девочкам стать матерями, у него мутилось в голове от ненависти к их будущим мужьям. Он все еще хотел убить парня Чандины, и невозможность сделать это убивала его самого.

А брат, конечно, махнул рукой:

– Посмотрите что-то в интернете, я не знаю. У нас же гендерный дисбаланс в стране, какие проблемы?

Аситварану снова хотелось расколоть его череп стеной. Он нашел женихов из семей сослуживцев, чтобы в случае чего взять отцов за галстук и задушить сразу на месте в конторе.

Минарет Джама Масджид

Тайные любовники, почему ваши чувства покрылись ржавчиной недовольства? Даже теперь, когда вы идете рядом в садах Лоди, нет радости. Только желание бросать новые камни в обмелевшие озера сердец. А розы, купленные у босоногой девочки, не волнуют, как не беспокоят мертвых цветы на их кладбище.

Нищая девочка и то счастливей, она видит две другие пары у маленького пруда, по которому плавают гуси, она бежит продать им букет.

– Это для нашей Чандины Нан, а это для нашей Нандины Чан, – говорят мужчины почти хором. Приторные слова раздражают Чандине нервы: «Мы женщины, но не дети».