Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Оберегая свои культуры и сообщества от чужих, люди этого города селились в отдельных пространствах в разрозненной вселенной столицы. В подражание ли американскому пригороду, британским ли военным городкам Дели расчленил себя на куски, между которыми кишит дикая и опасная жизнь магистралей и джунглей.
Здесь однажды Вахид из Трилокпери написал Нандине из Маджну-Ка-Тиллы. Они переписывались весь вечер и всю ночь. Маячок экрана мерцал в черном беспорядке ночи, а телефоны пылали жаром в руках. Утром Вахид отправил голосовое:
– Мы должны увидеть друг друга.
Каждый день Нандина уплывала на встречи с ним в городе. В туалете тибетской закусочной она проводила по губам фиолетовой помадой, густо закрашивала фиолетовые веки яркими тенями и пудрила древесную кожу. Она прятала блузку в сумку, оставаясь в открытом топе с тесемками, пересеченными на животе, полном, но притягательном от молодости. Она шла, пошатываясь на высоких каблуках, на свидание возле станции метро. Было это еще до изгнания Чандины на Толстой-марг.
– Ты, счастливая, правда, – говорила сестра, – какая-то сказка.
– Он называет меня ласково Зейнаб, – улыбалась Нандина.
Потом Чандина застала сестру за чтением Корана.
– Послушай, – сказала сестра, – ведь это правда: «Быть может, вам неприятно то, что является благом для вас. И быть может, вы любите то, что является злом для вас. Аллах знает, а вы не знаете». Это сура Аль-Бакара.
Через некоторое время она сказала:
– Коран подтверждает, что джинны существуют. Помнишь, в детстве нам казалось, что мы видим кого-то? Вот что говорил пророк: «Ко мне пришел один из джиннов, с приглашением к ним, я пошел и прочел им Коран». И вот дальше: «Затем повел нас к тому месту, показал следы джиннов и следы от их огня».
В сумерках коридора мы улыбнулись тому ничтожному вниманию, которое досталось нам, как крошки, которые стряхнули после пира с циновки.
Чандина кивнула, не заподозрив беды: сестра писала книги и часто увлекалась новыми знаниями.
– Он сказал, что мы поженимся, – сообщила Нандина через некоторое время.
Из любопытства Чандина зашла на ее страницу и увидела, что сестренка добавила себя в несколько религиозных групп.
– Завтра мы пойдем в мечеть побеседовать, послушать умных людей. Вахид говорит, что бессмысленно поклоняться слону с четырьмя руками. – Чандина заметила в глазах сестры странный туман, в глубине которого блуждали огоньки, как бывает по ночам на Ямуне.
Тогда она вспомнила об обещании быть матерью.
– Ты больше не пойдешь с ним на встречу! Нет. Никто не может принижать наших богов. Как ты позволяешь говорить так о Ганеше? Безумие! Ждешь, что он оденет тебя в бурку? Я не узнаю свою сестру. Если ты выйдешь из дома завтра, я расскажу дяде и дедушке!
– Ты думаешь, я буду тебя слушать? Ты глупая, ты не знаешь жизни. Мы с Вахидом любим друг друга, мне наплевать, кому ты расскажешь.
Кипящая вода
Тем временем в двадцатом блоке района Трилокпери красивый и тонкий юноша Вахид стоял в строительном магазине и рассказывал кузену:
– Конечно, отец не скажет против. Мусульман станет больше, а кафиров на одного меньше. Если ящерицу положить в кипящую воду, она выпрыгнет, а если положить в обычную воду и медленно кипятить, она не убежит. Она забеременеет и не передумает.
– Твои взгляды противоречат исламу, – сказал кузен.
Чандине отец велел убираться, он уже снял ей квартиру на Толстой-марг. Можно сказать, отец сжалился: не отправил ее на мрачные окраины, а оставил в центре. Чандина собирала вещи. Она боялась, что без нее сестра уйдет с Вахидом и обратится в другую веру.
Нандина спала с телефоном под подушкой. Когда она ушла в туалет, Чандина забрала телефон, побежала между лачуг, размахнулась и бросила новую модель «Оппо» в реку. Она вернулась и сказала:
– Я бросила твой телефон в Ямуну.
– Убогая дура, козья моча, – сказала Нандина, и сестры подрались.
Лохматая, с лицом цвета орехового ствола, с глазами, полными молний, Нандина поехала в Трилокпери искать Вахида. Ее волосы метались по кабинке рикши, вырывались в дверные проемы, заполняли пространство черными змеями.
В это же время в десятом блоке Трилокпери мальчишка помочился возле храма, а в семнадцатом блоке нашли коровью голову. Улицы мгновенно заполонили толпы мужчин, началась драка чудовищных размеров. Нандина подошла к магазину строительных товаров возле остановки. Кузен Вахида старался оградить синие грязные жалюзи над входом досками, чтобы защитить магазин от погрома.
– Я ищу Вахида, – сказала Нандина Чан.
– Он ушел на битву в пятнадцатый блок. А ты что, его девушка?
– Да, – сказала она, – мы любим друг друга.
– Ну, ты, возможно, и любишь, – сказал кузен, – а он пытается обратить тебя. С предыдущими пятью у него ничего не вышло, а вот ты гибкая, как лоза.
– Неправда, – сказала Нандина, подняла с дороги камень и бросила в лавку.
– Да ты мафия! Спроси у людей, а потом бери камень.
Нандина пошла в пятнадцатый блок на шум драки. Крики и оскорбления взлетали над Трилокпери и падали на дно улиц, взлетали и падали.
В семидесятые чиновники Санджая Ганди отселяли в Трилокпери мусульман из разрушенных экскаваторами трущоб Старого города. С тех пор в Трилокпери не было покоя. Местным не нравились пришельцы, а тем не нравились местные порядки. Раз в год обязательно случался переполох.
Нандина увидела, что в переулке стояли хиджры[84] и не пускали толпу дальше.
– Мы разденемся, если вы пройдете, – говорили они ласковым голосом. Толпа, плюясь и выкрикивая ругательства, отступала на несколько шагов.
– Расходитесь, если не хотите колдовства.
Кровь сжигала толпу изнутри, парни жаждали громить другие блоки, но суеверно пятились от хиджр, разодетых, как на Дивали. Один из хиджр повернулся к Нандине старческим лицом в косметике:
– Ты зачем здесь? Не видишь, общины подрались.
– Я ищу Вахида из двадцатого блока.
– А, знаменитого Вахида, который обращает девушек через постель? Ты не та, что написала на него заявление в полицию? Видишь, сейчас он занят в драке за веру.
Нандине будто камень попал в голову, и ветер пустыни Раджастхана промчался сквозь дыру, унося песок. Она отрезвела, вернулась в Маджну-Ка-Тиллу и больше никогда не говорила об этом.
Шивани
Чандину отец