теперь будет создана другая Чандина. Она войдет в огонь во время испытания.

– Деньги попросим у дяди, он понимает ситуацию, – сказала Нандина.

Они пошли к дяде, он рассвирепел, грозился утопить бывшего Чандины и его прабабку, перестрелять всех парней в Дели. Потом они поехали в банк, сняли деньги со счета и сразу отправились в клинику. По дороге летели дядины проклятия и страшные угрозы. Девочки терпеливо молчали: нужно было закончить дело.

Радостное нетерпение охватило Чандину: шрамы зарастут, начнется новая жизнь. Как просто, почему раньше она не поговорила с сестрой, разумной Нандиной Чан.

В клинике снова в горле застряла духота той страшной ночи, что-то загудело внутри, словно приближался поезд. Но Нандина почувствовала сестру, шепнула:

– Это не то, что ты думаешь. Все пройдет очень легко. Посмотри на меня, никто из вас даже не заметил. Просто скажешь, что заболела на пару дней.

Укусы москитов

Врач назначил день, когда не будет месячных. Они снова приехали, на этот раз без дяди. Ей сделали укол от аллергии, отвели на кресло. Врач сделала еще несколько инъекций прямо внутри, где кожа толком не приспособлена для жизни. Уколы напоминали укусы москитов. Шумел кондиционер, тикали часы. Чандина смотрела по сторонам, пока врач возилась у подножия кресла. Кабинет был чистым, стены покрашены бежевым. Из коридора лилась музыка. Гул улицы, гудки полуденного трафика казались далекими. Через час с небольшим врач сказала:

– Ну, вот и все, мой сладкий пирог. По лестницам не бегаем, на корточках не сидим, никуда не торопимся, ходим, как принцессы. Когда окажешься с мальчиком, будет больно, как в первый раз. Я выпишу антибиотик и обезболивающее, купишь в аптеке тут, за поворотом.

Врач передала ее в руки Нандины. Чандина вызвала такси через приложение «Мейра». У Нандины так и не было телефона. Когда нужно, она разговаривала по домашнему, на вопросы отвечала, что без телефона жизнь спокойней. Ее жених говорил: «Слушай, ты как из шестидесятых». Нандина не хотела заводить телефон и нисколько не жалела, что сестра бросила его в реку. Она скрывалась.

– Заедем покушать, – предложила Нандина.

Сестры заехали в дхабу, поели риса с джекфрутом, обманным плодом, так похожим на мясо. Потом Чандина снова вызвала такси, теперь уже через «Олу», потому что все водители в «Мейре» не хотели ехать в Маджну-Ка-Тиллу.

Дорога от цветных ворот колонии до дома оказалась неожиданно длинной, онемение внутри прошло, шрамы вспыхнули.

– Что мы дома скажем? – остановилась Чандина, опираясь на стену с надписями «За свободный Тибет». Внутри разгорался другой, не знакомый раньше пожар.

– Кому есть дело? Отцу плевать на нас, кузенам тоже, дядя знает, а тете и старикам скажем, что живот заболел.

Дома все смотрели телевизор и ели на полу. Чандина медленно поднялась по ступенькам.

– Тебе нездоровится, дочка? – крикнула тетя, не отрывая взгляд от экрана.

– Живот заболел, – сказала Чандина.

– Дать таблетку? – спросила бабушка.

– Отстаньте от нее! – приказал дядя.

Отец не оторвался от экрана.

К окну комнаты девочек липли соседние крыши. На барсати неподалеку играла музыка, смеялись люди. Нандина дала сестре лекарство и ушла вниз смотреть кино. Чандина не могла уснуть. Внутри образовался муравейник, полный гигантских термитов. Они кусали шрамы. В животе осы свили гнездо. Ей захотелось в туалет, она потихоньку поднялась и сходила стоя, кусая руку от огненной боли. Термиты взбесились, начали бегать, исступленно кусать. Осы ломились в череп изнутри.

Каждый день она смазывала шрамы йодом, задыхаясь от боли. Термиты грызли кожу беспощадно. Прогулки превратились в испытание, во время которых ее слабая улыбка висела над пропастью.

Перед работой она пила горсть таблеток. Электрические звезды падали в неоновый коктейль бара. Голос Чандины убегал в чужие тембры, но никто этого не замечал. Во время каждой песни хотелось сбегать в туалет. Часто казалось, что швы порвались и придется начинать снова. «Как это у Нандины прошло за три дня, наверное, просто забыла», – думала она, и ей хотелось заорать. Каждый вечер она искала глазами Джулай. Рассказать бы подруге, на что пришлось пойти ради мира в семье. Но иногда она думала: «А одобрила бы Джулай такой обман?»

Постепенно к концу месяца колония термитов спустилась по ногам, по босоножкам со стразами и ушла в джунгли. Лишь пара насекомых время от времени вонзались в кожу и падали без сил. В туалете она опускала зеркало вниз и видела себя двенадцатилетнюю.

Маникарника

Нандина понимала с тревогой: она тюльпан, чьи лепестки вот-вот опадут. Вторая книга не удавалась Нандине Чан. Первую-то она переписала из заметок прапрабабушки и матери, а те вложили туда одиночество. Живая грусть текла между слов, как высокая вода. Среди предложений росли лотосы.

Нандина Чан не знала, как самой, без помощи мертвых женщин написать новую книгу о Лакшми Баи, названной при рождении Маникарникой. Нандина стояла одна на поле битвы против неведомого дымообразного войска.

Она листала записи тетради с позолоченной обложкой, которую купила специально для черновика. Перед ней появлялась Лакшми Баи, далекая, размытая эпохами женщина, которая ходит по дворцу в зеленых мятых одеждах.

Сипаи захватили Звездный форт в Джханси. В заложниках оказались британские офицеры, женщины и дети. Стояла жара, пленникам хотелось пить и есть. Они были в ужасе от того, что подданные окружили их со всех сторон. Маникарника отправила слуг потайным туннелем с водой и пищей. Европейцы попросили ее о защите как махарани города. Она обещала, что если они покинут крепость без сопротивления, то сипаи не тронут их. Чужеземцы вышли, но сипаи не выполнили обещания. Вывели пленных за город и казнили возле крепостных стен.

Англичане обвинили Маникарнику в жестоком обмане. «Иезавель Индии, юная рани, на руках которой кровь убитых», – писал о ней армейский врач Томас Лоу. Больше она не могла служить британцам, оставалось только примкнуть к повстанцам. Когда Джханси захватили английские войска, она с приемным сыном, привязанным к спине, бросилась на лошади с крепостных стен в громадную ночь.

Лакшми Баи ушла с войсками на восток, сражалась, одетая, как мужчина, и погибла на поле битвы. А враги сказали о ней так: «Индийский мятеж произвел на свет только одного мужчину, и этот мужчина был женщиной».

Нандина Чан представляла события в своей голове, но не находила слов, чтобы рассказать так, чтобы чувствовалось волнение. Ее Маникарника была куколкой театра катпутли, а британцы – фигурками из дерева.

Лошадь не бросалась с городской стены, рассекая ночь белым штрихом глаза, который наблюдал приближение смерти, не раскрывала уродливый рот с желтыми зубами, издавая безумный