— Я в состоянии делать что угодно, — улыбнулась Кэти. — Ноты выглядел таким усталым и рассеянным, что я стала зевать, чтобы ты смог уйти.

Рамон был тронут.

— Спасибо, — нежно сказал он.

Габриэла и ее муж давно легли спать, но оставили входнуюдверь открытой.

Кэти остановилась, чтобы включить лампу, пока Рамон прошел иопустился на диван. Когда она приблизилась к нему, он протянул руки, вынуждаяее сесть к нему на колени. Решительно вырвавшись из его объятий, Кэти всталапозади него.

Под ее нежными руками было напряженное тело, и она хотеламассажем расслабить твердые мышцы. Он уступил безмолвным уговорам успокоиться.

Между ними наступила странная близость, которой раньше небыло. Она всегда чувствовала желание Рамона, направленное к ней, и поэтому онавсегда была в состоянии трепетного предчувствия. Сегодня вечером это ощущалосьособенно отчетливо.

— Ну что, так лучше? — спросила она, растирая его плечо.

— Даже лучше, чем ты себе можешь представить, — ответилРамон, наклонив свою темноволосую голову так, чтобы ей было удобнее массироватьшею.

Когда у него уже не хватило сил пассивно отдаваться ееприкосновениям, он благодарно поцеловал ее ладонь и посадил к себе на колени.

— Теперь я сделаю так, чтобы ты почувствовала себя лучше, —заявил он, расстегивая ее блузку.

Прежде чем Кэти пришла в себя, его рот коснулся ее груди,уничтожая мысли, пробуждая безумное желание. Одной рукой обняв ее за плечи, адругой за талию, он положил ее на диван, а сам стал рядом на колени.

— Он умер, — горячо напомнил он. — Забудь о нем. Я не хочу,чтобы его тень стояла между нами.

Несмотря на резкий тон, его поцелуй был полон любви.

— Похорони его, — шепотом умолял он, — пожалуйста. Кэтиобвила его руками, изогнувшись дугой под его телом, мгновенно позабыв обо всемна свете.

На следующее утро Мигель прошел мимо взволнованнойсекретарши, открыл дверь в кабинет Рамона и резко захлопнул ее за собой.

— Расскажи мне о своем замечательном друге Сиднее Грине изСент-Луиса, — сказал Мигель, саркастически подчеркнув слово «друг», сказалМигель, откинувшись в кресле, углубился в какие-то правовые документы, которыеон просматривал с расстроенным видом.

— Он не мой друг, он только знакомый моего друга, — неотрываясь от документов, сказал он. — Он заговорил со мной на вечеринке в егодоме девять лет назад и описал новую технологию изготовления краски, надкоторой работал. Он сказал, что его технология даст возможность выпускатькраску, которая будет самой конкурентоспособной на рынке. На следующий день онпринес мне отзывы о своем изобретении, которые были представлены независимойлабораторией и подтверждали его слова. Ему было необходимо три миллионадолларов, чтобы начать производство и сбыт, и я договорился с корпорацией иссудил их ему. Я также свел его с несколькими моими друзьями, которым длявыпуска их продукции была необходима краска. Ты сможешь найти информацию вкаком-нибудь закрытом досье. Пожалуй, это все.

— Я ознакомился с этим самым досье, остальную информацию яполучил от казначея корпорации сегодня утром. Все не так просто, как тыполагаешь. Твой отец навел справки о Грине и выяснил, что он химик пообразованию. После этого он решил, что, так как Грин никогда не имел деловойхватки, необходимой, чтобы продать свою продукцию, три миллиона будут простовыброшены на ветер. Поскольку твой отец был «добрым, любящим папой», он решилпреподать тебе урок. Он велел перевести три миллиона долларов на твойсобственный счет и уже с него выдать ссуду Грину. Год спустя, когда ссуда должнабыла быть выплачена, Грин попросил об отсрочке. Если верить казначею, ты в этовремя был в Японии, и он передал письмо Грина твоему отцу. А тот проигнорировалписьмо и не делал никаких попыток вернуть ссуду.

Рамон раздраженно вздохнул:

— Так или иначе, но ссуда была возвращена. Я помню, как отецсказал мне об этом.

— Не имеет значения, что сказал тебе этот старый черт! Онане была возвращена. Сам Сидней Грин подтвердил это.

Рамон лязгнул зубами, и его подбородок задрожал от гнева.

— Ты позвонил ему?!

— Ну да. Ты же сам велел мне не терять больше времени напросмотр бумаг, Рамон, — напомнил Мигель, отступая под яростным взглядомРамона.

— Черт бы тебя побрал! Я не давал тебе права звонить ему! —взорвался Рамон.

Откинувшись назад, он ненадолго прикрыл глаза, очевидно,борясь со своим буйным нравом. Когда он заговорил снова, его голос звучалобычно:

— Даже когда я был в Сент-Луисе, я не позвонил ему. Он знал,что я в затруднительном положении, и, если бы хотел помочь мне, связался бы сомной там. Он воспринял твой звонок о старом долге как жалкую уловку с моейстороны и, наверное, очень повеселился. Девять лет назад, когда у него ничегоне было, кроме рубашки на теле, он уже был самонадеянным ублюдком. Представляюсебе, каким он стал, добившись успеха.

— Он по-прежнему самонадеянный ублюдок, — сказал Мигель. — Ион никогда не возвращал ни цента. Когда я Сказал ему, что попытался найтизаписи, свидетельствующие о возврате долга, и не нашел их, он ответил, что ужеслишком поздно подавать иск.

Рамон слушал это с циничным весельем.

— Он прав, конечно. Это было моей обязанностью — проверить,возвращены ли деньги, и, если нет, предпринять законные действия, прежде чемистечет время.

— Ради Бога! Ты дал человеку три миллиона долларов, и онотказывается вернуть их тебе, после того как стал миллиардером с твоей помощью.Как ты можешь оставаться в бездействии?

Рамон пожал плечами:

— Я не «давал» ему деньги, я ссудил их ему. Я сделал это непо доброте душевной, а только потому, что продукт, который он мог выпустить,высокого качества и должен был принести высокую прибыль. Это был деловой вклад,а вкладчик несет ответственность за свои деньги. К несчастью, я не обнаружил,что инвестором оказался я, а не корпорация. Что касается Грина, то в его отказевозвращать деньги сейчас, когда ничто его не вынуждает в правовом отношении,нет ничего оскорбительного — он просто заботится о своих собственных интересах.Таков бизнес.

— Это не бизнес, а грабеж! — горько возразил Мигель.

— Нет, просто хороший бизнес, — холодно объяснил Рамон. — Яполагаю, после того как Грин сообщил тебе, что не собирается выплачиватьденьги, он передал мне наилучшие пожелания и «глубокое соболезнование» поповоду моего печального состояния.