— Налоговые суммы, списанные со счета? — свирепо переспросилон.

— Да, — сказал другой. — Налоговые скидки для корпорации.

Рамон стукнул кулаком по столу и резко встал.

— Вы пытаетесь объяснить мне, что в действиях отца по раздачесобственности корпорации, чтобы уклониться от уплаты налогов, была логика? —Его подбородок задергался, когда он напоследок обвел всех убийственнымвзглядом. — Я уверен, вы понимаете, что корпорация не в состоянии оплатить вамперелет, дабы присутствовать на этом собрании. — Он сделал паузу, злобноусмехнулся, глядя на окаменевшие лица. — Понимаете и то, что вы не получитегонорара за вашу службу в качестве «директоров» за последний год. Это собраниеобъявляется закрытым!

Один из присутствующих неблагоразумно проявил чрезмернуюнастойчивость:

— Позвольте, Рамон, в уставе корпорации сказано, чтодиректорам платят ежегодные предварительные гонорары…

— Разберемся в суде! — фыркнул Рамон. Повернувшись накаблуках, он гордо вышел в соседний кабинет в сопровождении мужчины, которыйсидел справа от него, молча наблюдая за происходящим.

— Налей себе чего-нибудь, Мигель! — сказал сквозь зубыРамон, снимая пиджак. Ослабив галстук, он подошел к окну, Мигель Виллегас едвавзглянул на бар на противоположной стене, обитой панелями, затем быстро сел водно из четырех золотистых бархатных кресел, обращенных к роскошному столу. Еготемные задумчивые глаза с симпатией смотрели на Рамона, который стоял к немуспиной около окна. Не замечая этого, Рамон сжал руку в кулак и прислонилгорячий лоб к стеклу. Наконец рука разжалась и опустилась. Рамон утомленноссутулил плечи, затем провел рукой сзади по шее, массируя напряженные мышцы.

— Я думал, что уже смирился с поражением, — сказал он спечальным вздохом. — Но боюсь, что ошибался.

Подойдя к столу, он сел в массивное кресло с высокой спинкойи взглянул на старшего сына Рафаэля Виллегаса. Без всякого выражения на лице онпроизнес:

— Я признаю его. Поэтому говори прямо — твои поиски непринесли ничего ободряющего?

— Рамон, — едва не оправдывался Мигель, — я толькобухгалтер, а это работа для аудиторов компании. Ты не можешь полагаться надобытые мной сведения.

Рамон не обратил внимания на его попытку принизить своизнания.

— Этим утром мои аудиторы вылетели из Нью-Йорка, но я неподпущу их к тем записям отца, которые я дал тебе. Что ты обнаружил?

— Что ты и ожидал, — вздохнул Мигель. — Твой отец продалвсе, чем владела корпорация, и сохранил только убыточные компании. Когда он ужене мог ничего найти на продажу, он стал жертвовать миллионы каждомублаготворительному заведению. — Он вытащил несколько листов из своего портфеляи неохотно передал их Рамону. — Больше всего меня удручают небоскребы, которыеты строил в Чикаго и Сент-Луисе. Ты вложил в каждый из них по двадцатьмиллионов долларов. Если бы банки дали ссуду на продолжение строительства, тысмог бы их закончить, а потом продать и вернуть инвестиции. К тому же ты смогбы получить приличную прибыль.

— Банки не помогут, — немногословно ответил Рамон. — Я ужевстречался с банкирами и в Чикаго, и в Сент-Луисе.

— Но почему, черт побери! — взорвался Мигель, отказавшись отпопытки быть только профессиональным бухгалтером.

Его лицо было перекошено от гнева, когда он взглянул наРамона, которого любил как брата.

— Они ссудили тебе часть денег, чтобы начать строительство,так почему же им не ссудить оставшиеся, чтобы закончить его?

— Потому что они утратили веру в мое чутье и в моиспособности, — сказал Рамон, глядя на цифры в документах. — Они действительноне верят, что я в состоянии завершить строительство этих зданий и их ссудыбудут возвращены. Для них дело выглядит так: пока мой отец был жив, имежемесячно выплачивали проценты — один миллион долларов. Он умер, я взялконтроль над корпорацией, и мы уже почти в течение четырех месяцев невыплачиваем проценты.

— Но это по вине твоего отца у корпорации нет денег для ихвыплаты! — воскликнул Мигель.

— Если ты объяснишь это банкирам, они скажут, что, пока онбыл главой правления, я был президентом и должен бил предпринять шаги, чтобыпредотвратить его ошибки.

— Ошибки! — взорвался Мигель. — Это были не ошибки. Онпланировал все таким образом, чтобы тебе ничего не досталось. Он хотел, чтобыкорпорация умерла вместе с ним.

Глаза Рамона стали холодными.

— У него была опухоль мозга, он не мог отвечать за свои поступки.

Мигель Виллегас выпрямился в своем кресле, и его тонкое лицораскраснелось.

— Он был жестоким, эгоистичным, мелким тираном, и ты зналэто! Все знали! Он завидовал твоему успеху и ненавидел твою славу. Все, чтосделала опухоль, так это развязала ему руки. Он окончательно потерял контрольнад своей ревностью. — Заметив растущую ярость Рамона, Мигель снизил тон:

— Я знаю, ты не хочешь слушать, но это правда. Ты пришел вкорпорацию и за несколько лет создал всемирную финансовую империю. При твоемотце о ней и не слыхали! Корпорацию сделал ты, а не он. О тебе одном писалижурналы и газеты, только тебя называли одним из наиболее энергичныхпредпринимателей мира, тебя попросили выступить на Всемирной конференциипредпринимателей в Швейцарии. Я завтракал в отеле за столом с твоим отцом в тотдень, когда он узнал об этом. Он не был горд, он был в бешенстве! Он пыталсяубедить людей, сидящих за его столом, что на конференции ты будешь в качествеего представителя, потому что у него просто нет свободного времени поехать вШвейцарию.

— Хватит! — резко сказал Рамон с побелевшим от ярости и болилицом. — Он все-таки был моим отцом, и он сейчас мертв. Когда он был жив, мы неслишком любили друг друга, так что не уничтожай хотя бы то небольшое чувство,которое я испытывал к нему!

В зловещем молчании Рамон сосредоточился на бумагах, которыеему дал Мигель. Когда он пробежал глазами по последней записи, он взглянул наМигеля:

— Что это за принадлежащее мне имущество в размере трехмиллионов долларов, которое ты последним внес в список?

— Не совсем имущество, — угрюмо произнес Мигель. — Я обнаружилсреди вещей твоего отца бумаги в доме в Маягуэсе. Насколько я понял, это ссуда,которую ты дал Сиднею Грину в Сент-Луисе девять лет назад. Он все еще должентебе эти деньги, но ты не сможешь возбудить против него дело, пытаясь ихвернуть. По закону ты мог в течение семи лет представить иск, время давнопрошло.

— Ссуда была возвращена, — сказал Рамон, пожав плечами. —Нет, согласно записям, которые я обнаружил.