Во сне бывает все. И краски — яркие, живые. И звуки.

Но никогда, почти никогда не чувствуешь собственного тела. Иуж точно не замечаешь, что вода — мокрая, солнце — жжет затылок, камни подногами покрыты скользким налетом.

— Дьявол! — только и сказал Виктор.

Между этими снами и видениями уж точно не было ничегообщего. В видениях он был лишь зрителем. Взирал на происходящее, ничему неудивлялся и не осознавал себя — собой. В общем-то, если уж судить непредвзято,как раз-то эти наваливающиеся ни с того ни с сего видения и напоминалинормальные сны.

А сейчас он совершенно отчетливо помнил — кто он, как попалв Срединный Мир. Помнил и Тэль, и погибшего Предельника, и мальчишку Ярослава,еще минуту назад возившегося с кинжалом.

Зачерпнув воду в ладонь, Виктор поднес ее к лицу. Вода каквода. Прозрачная. Откуда же берется этот густой черный цвет, сочный, словночернила в авторучке?

Волна плеснула, окатив его до пояса и прервав дальнейшиеэксперименты. Виктор торопливо побрел к близкому берегу. Вдали виднелись тесамые причудливые горы и приземистое строение, в котором он давеча побывал.Кислой вони в воздухе больше не было, и дым из трубы не валил.

— Что же такое, а, братцы-кролики… — прошептал Виктор.Крикнул: — Эй, хозяин! Мне понравилось, принимай гостей!

В проеме, заменяющем дверь, никто не появился. И огонь, впрошлый раз мерцающий в темноте, исчез. Виктор попрыгал на берегу, высокозадирая ноги в попытке вытрясти воду из ботинок. Ничего не получилось, пришлосьусесться на обкатанную волнами гальку и разуться.

Нет, неправильно все это. Слишком реально для сна. Развеможно во сне зачерпнуть пригоршню мокрого песка — и рассмотреть отдельнуюпесчинку? Разве ощутишь прикосновение каждого камешка, разглядишь впрозрачности воздуха любой изгиб фиолетовых ветвей на далеких деревьях?

Полноте, а сон ли это?

Виктор ощутил страх — пока неуверенный и робкий. Какхолодный комок на сердце. Он ведь в мире, живущем по иным законам? Почему бы недопустить, что и сны здесь материальны?

Нет! Нельзя поддаваться такой мысли. Хотя бы потому, чтопосле первого такого сна он не нашел на теле синяков или кровоподтеков. Анелепая драка с коренастым уродом должна была их оставить.

«Бывают сны, доченька. Просто сны.» Что ж, доверимся старикуФрейду из анекдота. Попробуем разгадать до конца подкидываемые подсознаниемзагадки.

Виктор натянул влажные носки, неохотно всунул ноги в ботинки— босиком бы пройтись, но что-то не хочется резать ступни об осоку.

Он двинулся к «лаборатории», приминая высокую траву. Иостановился — пораженный.

От берега, немного с другой точки, тянулась к строениютропинка. Примятая, сломанная недавно осока. Правильно. Там он и шел.

Не сон — и не явь. Он оставляет следы в этом мире — а вотмир не оставляет на нем своих следов. Невольно ускорив шаги, Виктор вышел настарую тропку и перешел на бег. Откуда-то пришла мысль, что отпущенное емувремя не так уж и велико. А можно — и нужно что-то понять.

— Хозяин! — Остановившись у входа, Виктор сделал последнююпопытку докричаться до толстяка-алхимика.

Тишина. Далекий шум волн — и все.

— Ну… тогда не серчай. — Виктор вошел. Вновь зрениемгновенно приспособилось к полутьме.

Обрушившаяся полка по-прежнему на полу. На оставшихсявисеть, кажется, поубавилось предметов непонятного свойства. А самое главное —исчез котел, и не горит огонь. Доварилась кашка… кашка с миниатюрным ФреддиКрюгером…

Опасливо оглянувшись — нехорошо все-таки, Виктор приподнялкрышку сундука. Осторожно — вдруг там найдется еще какая-нибудь мелкая гадость?

Сундук был пуст. Толстый слой пыли, паутинка по углам. А этоинтересно. Как же ухитрился толстяк достать отсюда человечка?

Виктор вдруг понял, что рад, очень рад этой маленькойнестыковке снов. Иначе — было бы уж совсем тяжело. Сон, едва ли не ярче и последовательнеереальной жизни — вещь неприятная.

— Кхе-кхе!

Он обернулся.

Красномордый верзила стоял в проеме, вытирая ладони онеобъятное брюхо. Поглядывал смущенно и слегка лукаво, будто неудачнопошутивший приятель. Улыбочка была неумелая, но вроде бы дружелюбная.

— А нет ничего, господин хороший! — объявил он. — Такие,значит, дела… кончилось…

— Что — кончилось?

— Да вот все, что было, все и кончилось, — оченьвразумительно объяснил толстяк. Вошел, задевая плечами стену. Со вздохом обвелвзглядом помещение: — Славненько тут было…

— Где котел-то? — грубо спросил Виктор.

Толстяк вновь осклабился:

— Котел? Докипел! Вашими стараниями, все вашими стараниями…и как угодно будет вашей милости…

Он раскланялся в издевательском, шутовском поклоне. Вид этойпаясничающей туши с повадками старого пропойцы вызывал какое-то брезгливоеотвращение.

— Для меня, значит, старался… — безразлично бросил Виктор.Снял с ближайшей полки странный предмет — кусок мятой жести. Угадывались вкуске какие-то выступающие плоскости, нечто, бывшее прежде тонкостенной трубой,стеклянное крошево… — А что это в ход не пустили? А?

Неожиданно напыщенный тон ревизора оказал неожиданныйэффект. Толстяк суетливо подбежал, запанибратски обнял Виктора за плечи,вгляделся…

— Это? А, это…

Он пренебрежительно сморщился.

— Сколько ж можно, сам подумай! И так десятка два кинули, итех… — он покрутил своим верхним окороком над головой, — и этих… — раскинувруки, толстяк сделал пару шагов. — Нет, ты рассуди! Их кидаешь, кидаешь… а онивсе падают…

Только тут, в приступе какого-то резкого откровения, Викторсообразил, что держит в руках.

Самолет. Крошечную модель самолета — кажется, «Боинга» илиеще чего из зарубежных. Смятые крылья, разорванный корпус, клочки ткани —кресла? — крошево иллюминаторов.

Или… это не модель?

Виктор зачарованно провел пальцем по обшивке лайнера.Поморщился от резкой боли, оцарапавшись о развороченный металл.

— Тут и народца-то не было почти, — пренебрежительно бросилтолстяк. Вынул из онемевших рук Виктора модельку, швырнул в угол. — Плюнь! Чтонадо — все в дело пошло! Не сомневайся — тебе хватит!

И он захохотал, будто выдав редкого остроумия шутку. НоВиктор не обращал на него внимания — шарил глазами по стенам, по почти пустымполкам, отчаянно пытаясь понять.