— Оставь в покое, — велел я.

— Зачем? Ясно же, что вам не понравилось и вы считаетеменя конченой дурой.

— Я этого не сказал.

— Вы ничего не сказали, что намного хуже.

— Исабелла, если ты действительно хочешь посвятить себялитературе или, во всяком случае, писать, чтобы тебя читали, придетсяпривыкнуть, что иногда тебя будут игнорировать, оскорблять, презирать и почтивсегда демонстрировать безразличие. Это одна из прелестей профессии.

Исабелла потупилась и глубоко вздохнула.

— Я не знаю, есть ли у меня талант. Но я знаю, что мненравится писать. Или, вернее, что мне необходимо писать.

— Обманщица.

Она подняла взор и посмотрела на меня в упор.

— Ладно. У меня есть талант. И мне глубоко плевать,если вы считаете иначе.

Я ухмыльнулся:

— Вот это мне больше по вкусу. Полностью согласен.

Она в замешательстве уставилась на меня.

— С тем, что у меня есть талант, или с тем, что его уменя нет, с вашей точки зрения?

— А ты как думаешь?

— Следовательно, вам кажется, что у меня естьспособности?

— Я считаю, что у тебя есть талант и желание, Исабелла.Больше, чем ты думаешь, и меньше, чем ожидаешь. Но на свете немало людей, ктообладает способностями и желанием, и многие не добиваются ничего. Это толькопредпосылки к тому, чтобы совершить что-то в жизни. Врожденный дар сродни силеатлета. Можно появиться на свет, обладая большими или меньшими способностями,однако человек не становится атлетом только лишь по той причине, что родилсявысоким, сильным или быстрым. Выдающимся спортсмена или художника делаетупорный труд, совершенствование в своем ремесле и технические приемы. Природныйум — не более чем стратегический запас. Чтобы с толком им распорядиться,необходимо преобразовать разум в оружие высокой точности.

— Уместна ли здесь военная терминология?

— Всякое произведение искусства агрессивно, Исабелла. Ився жизнь художника состоит из маленьких и больших войн, начиная с борьбы ссамим собой и своей ограниченностью. Чтобы добиться поставленной цели, нужно впервую очередь честолюбие, а затем талант, знания и, наконец, возможность.

Исабелла поразмыслила над моими словами.

— Вы всем толкаете эту речь, или вас только чтоосенило?

— Речь не моя. Мне ее толкнул, как ты выразилась, одинчеловек, которому я задавал те же вопросы, что сейчас задаешь мне ты. С тех порпрошло много лет, но и дня не проходит, чтобы я не вспомнил эти слова и непризнал их правоту.

— Значит, вы возьмете меня помощницей?

— Я подумаю.

Исабелла удовлетворенно кивнула. Она сидела с той стороныстола, где лежал альбом с фотографиями, оставленный Кристиной. Девушка открылаего невзначай и замерла, разглядывая снимок свежеиспеченной сеньоры Видаль,сделанный на пороге виллы «Гелиос» два или три года назад. У меня перехватилогорло. Исабелла захлопнула альбом и обвела взглядом галерею, прежде чемостановить его на моей персоне. Я с нетерпением смотрел на нее. Девушкасмущенно улыбнулась, будто подсматривала в замочную скважину и ее засталиврасплох за этим занятием.

— У вас очень красивая невеста, — сказала она.

Одного моего взгляда хватило, чтобы ее улыбка исчезла как помановению руки.

— Она не моя невеста.

— О!

Девушка надолго замолчала.

— Полагаю, правило пятое гласит: не суй нос, куда непросят, правильно?

Я не ответил. Исабелла кивнула своим мыслям и встала.

— Наверное, лучше, если я вас оставлю в покое и не будубольше надоедать сегодня. Если не возражаете, я вернусь завтра, и мы начнем.

Сложив свою рукопись, она послала мне робкую улыбку. Я лишьмолча кивнул в ответ.

Исабелла благоразумно ретировалась, растворившись вкоридоре. Я слышал ее удаляющиеся шаги, затем хлопнула входная дверь. Когда онаушла, я впервые почувствовал, какая сверхъестественная тишина окутывала этотдом.

6

Возможно, дело было в избытке кофеина у меня в крови, или жеразум торопился наверстать упущенное — так свет горит ярче после тотальногоотключения, — однако остаток утра я провел, прокручивая в голове теорию,которая меня совсем не радовала. С одной стороны, произошел пожар, в результатекоторого погибли Барридо и Эскобильяс. С другой стороны, я получил предложениеот Корелли, с тех пор не подававшего признаков жизни, что меня настораживало.И, наконец, существовал необычный манускрипт, вызволенный с Кладбища забытыхкниг, написанный, как я подозревал, в моем кабинете. И было невозможноповерить, что эти явления не имеют между собой никакой связи.

Меня не прельщала перспектива явиться в дом Корелли безприглашения и расспрашивать о тревожном совпадении, выражавшемся в том, чтонаша беседа и пожар произошли приблизительно одновременно. Интуитивно ячувствовал, что как только издатель пожелает вновь со мной встретиться, онсделает это motu proprio.[36] И меня в этой ситуации неутраивало только одно — время поджимало. Инспектор Виктор Грандес со своимилегавыми, Маркосом и Кастело, взяли след и полным ходом вели расследованиеобстоятельств пожара. В их списке фаворитов я занимал, по моим понятиям,почетное место, а от них лучше всего было держаться подальше. В результате вкачестве единственной приемлемой альтернативы оставался манускрипт и егомистическая связь с домом с башней. Я годами твердил себе, будто не случайнопоселился в заброшенном особняке, и теперь этот факт приобретал особый смысл.

Я решил начать собственное следствие с помещения, кудасослал большую часть предметов и вещей, брошенных прежними обитателями дома сбашней. Ключ от комнаты в конце коридора я разыскал в кухонном ящике, где онпролежал годы. Я не заглядывал в ту комнату с тех самых пор, как рабочие изэлектрической компании сделали в доме проводку. Вставляя ключ в замочнуюскважину, я почувствовал дуновение холодного воздуха на пальцах — из отверстиясквозило, и я признал, что Исабелла была права: из комнаты исходил странныйгнилостный запах, внушавший мысли об увядших цветах и сырой земле.

Я открыл дверь и прижал руку ко рту. Комнату наполнялогустое зловоние. Я ощупью принялся искать на стене выключатель, но голаяэлектрическая лампочка, висевшая под потолком, не реагировала. Света,проникавшего из коридора, хватало, чтобы разглядеть очертания штабелей коробок,кипы книг и баулов — вещи, которые я свалил тут много лет назад. Я сотвращением обозрел открывшуюся взору картину. У дальней стены, занимая всю еецеликом, стоял дубовый шкаф. Присев над коробкой, набитой старыми фотографиями,очками, часами и прочими мелочами, я принялся за раскопки, толком не понимая,что именно ищу. Вскоре я, безнадежно вздохнув, бросил это занятие. Если ярассчитывал что-то выяснить, требовалось составить план. Я намеревался ужевстать и покинуть комнату, как вдруг услышал, что дверца шкафа у меня за спинойпотихоньку открывается. Слабое дыхание ветра, пронизанное холодом и сыростью,коснулся моего затылка. Я медленно повернулся. Дверь шкафа слегка приоткрылась,позволяя различить ряд старых платьев и костюмов, висевших на вешалках.Истлевшие от времени, они чуть колыхались, точно водоросли в глубине пруда.Оттуда тянуло холодом и разложением. Я поднялся с колен и, не чуя под собойног, приблизился к шкафу. Распахнув дверцы настежь, я раздвинул висевшую навешалках одежду. Дерево задней стенки сгнило и начало рассыпаться. За нейугадывалась оштукатуренная стена с дыркой диаметром несколько сантиметров. Янаклонился, пытаясь разглядеть, что находится за стеной, но там было слишкомтемно. Тусклый свет, падавший из коридора, просачивался сквозь отверстие и отбрасывалбледный, исчезающе-тонкий луч на противоположную сторону. Различить что-либовсе равно не удавалось, понятно было только, что воздух в том помещениизастоявшийся и затхлый. Я прильнул глазом к отверстию, надеясь получить хотя бысмутное представление о пространстве за перегородкой, и как раз в этот моментна краю дыры внезапно возник черный паук. Я резко подался назад, а паукпроворно забрался в шкаф и скрылся в тени. Захлопнув дверь шкафа, я вышел изкомнаты и бросил ключ в первый попавшийся ящик комода в коридоре. Зловоние,пропитавшее атмосферу всегда запертой комнаты, теперь ядовитыми миазмамирасползлось по жилому этажу. Я проклял миг, когда мне пришло в голову открытьту дверь, и вышел на улицу в надежде забыть хотя бы на пару часов о зловещей темноте,пульсировавшей в сердце дома с башней.