Неудачные мысли обычно приходят парами. Обнаружив в своемжилище нечто вроде потайной темной комнаты, я отправился в книжную лавку«Семпере и сыновья» с намерением пригласить букиниста отобедать в «Maison Doree»,чтобы отметить это знаменательное событие. Семпере-отец читал коллекционноеиздание «Рукописи, найденной в Сарагосе» Потоцкого и даже слышать ничего непожелал о ресторане.

— Если мне захочется полюбоваться на снобов иразгильдяев, которые задирают нос и нахваливают друг друга, мне не нужноплатить деньги, Мартин.

— Не будьте букой. Я приглашаю.

Семпере отрицательно покачал головой. Его сын, слушавшийразговор с порога подсобки, неуверенно посмотрел на меня.

— А если я уведу вашего сына, что тогда? Вы перестанетесо мной разговаривать?

— Вам виднее, как лучше разбазаривать время и деньги. Яже останусь дома и почитаю, ибо жизнь коротка.

Сын Семпере являл собой образец застенчивости и скромности.Хотя мы познакомились в раннем детстве, с тех пор мне удалось поговорить с нимс глазу на глаз дольше пяти минут всего три или четыре раза. Насколько я знал,за ним не водилось каких-либо грешков или дурных привычек. Из надежногоисточника мне стало известно, что среди девушек квартала он считался признаннымкрасавцем и завидным женихом. Многие барышни забегали под тем или инымпредлогом в магазин и останавливались у витрины, вздыхая. Но сын Семпере (еслион вообще их замечал) не предпринимал никаких шагов, чтобы извлечь дивиденды изщедрых авансов в виде влюбленных взглядов и приоткрытых губ. Любой другой наего месте сделал бы головокружительную карьеру повесы, заморочив голову десятойчасти столицы. Любой, только не сын Семпере, порой производивший впечатлениенастоящего блаженного.

— Если так пойдет дальше, парень останетсябобылем, — жаловался иногда Семпере.

— Вы не пробовали добавить ему в суп чего-нибудь вродеострого перца, чтобы стимулировать приток крови к основным частям тела? —вопрошал я.

— Вам смешно, мошенник, а я дожил почти до семидесяти,так и не порадовавшись на внуков.

Нас встретил maitre, запомнившийся мне по последнемупосещению ресторана, однако он не сиял раболепной улыбкой, да и лицо невыражало радости по поводу нашего появления. Когда я сообщил, что не заказывалстолик, он с пренебрежительной миной щелкнул пальцами, подзывая мальчишку,препроводившего нас без лишних церемоний к столику, на мой взгляд, худшему взале — в темном и шумном углу неподалеку от дверей в кухню. В течение следующихдвадцати пяти минут никто к нам не подошел, даже чтобы предложить меню илиподать стакан воды. Служащие сновали туда и обратно, хлопая дверьми и полностьюигнорируя наше присутствие и попытки привлечь к себе внимание.

— Я подумал, может, нам не следовало сюдаприходить? — спросил наконец Семпере-младший. — Что до меня, то я судовольствием перекусил бы где угодно…

Не успел он закончить фразу, как я увидел их: Видаль ссупругой торжественно шествовали к столику. Чету сопровождал maitre и два официанта.Свита рассыпалась в поздравлениях. Пара воссела за стол, и через несколькомгновений началась церемония целования рук: посетители ресторана один за другимподходили, чтобы пожелать счастья Видалю. Тот принимал доброхотов с дивнойлюбезностью и тотчас отделывался от них с завидным мастерством. Сын Семпере,оценивший положение, с тревогой наблюдал за мной.

— Мартин, вы в порядке? Почему бы нам не уйти?

Я едва заметно кивнул. Мы встали и направились к двери,обогнув зал вдоль стены, самой дальней от столика Видаля. Покидая ресторан, мыпрошли мимо maitre, который не потрудился даже взглянуть на нас. Приближаясь квыходу, я видел в зеркале, висевшем над дверным проемом, как Видаль наклоняетсяи целует Кристину в губы.

Как только мы очутились на улице, Семпере-младший удрученнопосмотрел на меня.

— Я очень сожалею, Мартин.

— Пустяки. Неудачный выбор. Вот и все. Об этом, если выне возражаете, вашему отцу…

— Ни слова, — заверил он.

— Спасибо.

— Не за что. А что вы скажете, если теперь я приглашувас в местечко попроще? На улице Кармен есть одна чудная таверна.

Аппетит у меня пропал, но я охотно согласился:

— Идемте.

В таверне, располагавшейся поблизости от библиотеки,подавали домашнюю еду по умеренным ценам для жителей квартала. Я едвапритронулся к пище, хотя от нее исходил упоительный дух — намного аппетитнее,чем пахло любое блюдо, когда-либо приготовленное в «Maison Doree» с моментаоткрытия. Тем не менее к десерту я один уговорил полторы бутылки красного вина,и голова у меня пошла кругом.

— Семпере, скажите мне одну вещь. Что вы имеете противулучшения человеческой породы? Почему же иначе мужчина, молодой и здоровый,наделенный Создателем такой внешностью, как у вас, пренебрегает некимипотайными местечками?

Сын антиквара рассмеялся:

— А почему вы так решили?

Я дотронулся указательным пальцем до кончика носа иподмигнул. Семпере вздохнул:

— Рискуя показаться вам лицемером, все же осмелюсьсказать, что я жду.

— Чего? Когда машинка перестанет работать?

— Вы говорите совсем как мой отец.

— Умные люди мыслят и выражаются одинаково.

— По-моему, должно быть что-то еще, разве нет? —сказал он.

— Что ж еще?

Семпере развел руками.

— Если бы я знал, — ответил он.

— А я думаю, вы знаете.

— Ну, видите, к чему меня это привело.

Я собирался снова наполнить свой бокал, но Семпере остановилменя.

— Умеренность, — пробормотал он.

— И вы утверждаете, что вы не ханжа?

— Человек таков, каков он есть.

— Это лечится. Что, если нам с вами прямо сейчаспуститься в загул?

Семпере посмотрел на меня с сочувствием.

— Мартин, мне кажется, вам лучше всего пойти домой ипоспать. Завтра наступит новый день.

— Вы ведь не скажете отцу, что я хватил лишку, правда?

Я шел домой с остановками, заруливая по пути в бары. Япосетил штук семь, не меньше, и в каждом снимал пробу с имевшегося в наличииассортимента крепких напитков, пока под тем или иным предлогом меня невыставляли на улицу. Тогда я преодолевал сотню-другую метров до следующегопорта, где бросал якорь. Я никогда серьезно не выпивал, поэтому к концу вечеранабрался до такой степени, что забыл даже, где живу. Я смутно помнил, как дваофицианта с постоялого двора «Два мира» на Королевской площади, подхватив меняпод руки, сгрузили на скамью у фонтана, где я провалился в сон, вязкий итяжелый.