Как и подобало господам офицерам, да еще представлявшимстоль значительное учреждение, они, придерживая сабли, поднялись по параднойлестнице генеральского особняка столь стремительно и энергично, что швейцар вливрее с тремя воланами и огромными блестящими пуговицами с вытисненным барскимгербом еще издали распахнул высокую дверь, отвел в сторону руку с блестящей,выше его треуголки булавой.

В огромном вестибюле наблюдалась невероятная суета – иливрейных лакеев, и мальчишек-казачков, и услужающего народа попроще впростонародном русском платье, того самого, что в другое время скрывается внедрах особняка и на глаза светской публике не попадается никогда. С муравьинымпроворством и трудолюбием они перемещались в разных направлениях, поодиночке игруппами, тащили охапки цветов в плоских, наполненных водой жестяных тазах,целые зеленые деревья в лакированных кадках, охапки свечей и фонариков дляиллюминации, затейливые гирлянды из разноцветной бумаги. Пахло мастикой длянатирки полов, разнообразнейшими цветами, зеленой листвой – тот трудноописуемыйаромат бала, который Ольге не раз приходилось вдыхать в Петербурге. Невероятногрустно оказалось вдруг ощутить в который раз, что она выброшена из этогокрасивого и беззаботного мира – без всяких провинностей с ее стороны… Ничего,подумала она, крепясь. Есть еще Европа, а уж там, кровь из носу, как мужичкивыражаются, будем блистать на тамошних балах… если все пройдет гладко.

Навстречу им выдвинулся единственный ливрейный лакей,который никуда не спешил – выполнявший в вестибюле, надо полагать, обязанностьпривратника. В зеленом кафтане екатерининских времен, высоком напудренномпарике того же времени, он выглядел вышколенным на совесть – и тем не менее вглазах у него Ольга явственно различила то ли удивление, то ли тревогу: именноте чувства, каковые и должны вызывать лазоревые мундиры отдельного корпуса…

Он не успел открыть рот – Ольга, пристукнув каблуком окаблук, спросила отрывисто и строго:

– Где генерал Сперантьев?

– Изволит пребывать в кабинете…

– Проводи нас туда немедленно, – и, видя короткоезамешательство, добавила жестче: – Веди, болван! По именному повелению…

Подобные слова не дозволяли прекословия и проволочек, апотому лакей, побледнев, повернулся и почти бесшумно заскользил впереди них подлинному коридору, ухитряясь все время предупредительно держаться к ним лицом,как бы вполоборота, и при этом не налетать на препятствия в виде колонн иливысоких ваз, коими был уставлен коридор.

Они поднялись на второй этаж по боковой лестнице. Предупреждаядействия лакея, нацелившегося было деликатно отворить резную дубовую дверь,Ольга ухватила его за шитый жестким золотом обшлаг, потянула в сторону, прижаласпиной к стене:

– Вот здесь и стой, не сходя с места, пока мы незакончим. Понял, орясина? Иначе в Сибири сгною…

Она взялась за начищенную ручку двери и, не колеблясь,потянула ее на себя. Вошла, независимо постукивая каблуками и гремя саблей. Заее правым плечом – где вообще-то полагается располагаться ангелу-хранителю –неотступно следовал Фельдмаршал, столь же громко молотивший каблуками в паркет,словно гвозди заколачивал.

Слава богу, со Сперантьевым Ольга не была знакома накоротке– а впрочем, грим оказался настолько хорош, что мог обмануть и старогознакомца. Генерал, лениво перебиравший за столом какие-то бумаги, поднял головуи уставился на вошедших со вполне объяснимым удивленным раздражением. Но уже вследующий миг обычная барская уверенность в себе исчезла с его холеногопожилого лица, и на смену ей пришла очевидная тревога – что неудивительно длячеловека с весьма нечистой совестью…

Ольга сделала еще несколько шагов и, оказавшись перед самымстолом, бросила руку к каске:

– Отдельного корпуса жандармов ротмистр Белицкий!

За ее плечом Фельдмаршал рявкнул еще горластее и чеканнее:

– Отдельного корпуса жандармов поручик фон Гауф!

Генерал Сперантьев пытался беззаботно улыбнуться, нополучалось это у него плохо. Положа руку на сердце, совершенно не получалось –и дрожание губ наличествовало, и взор бегал словно у разоблаченного шулера…

Он встал и, пытаясь казаться беззаботным, спросил:

– Чем обязан, господа?

Ольга преспокойно обошла стол, остановилась рядом и, когдагенерал попытался встать, неделикатно нажала ему ладонью на плечо, украшенноетяжелым эполетом.

– Извольте не вставать! У меня создалось впечатление,что наш визит вас удивил, ваше высокопревосходительство…

– Ну разумеется… – промямлил генерал, глядя на нееснизу вверх с беспомощным и трусливым выражением, которое придало Ольгебодрости.

– Вот как? – спросила она с издевкой. –Интересные дела творятся… Вас, генерал, удивляет визит жандармских офицеров?Именно вас? Предпочитаете мелочное запирательство, словно уличенный воришка?Стыдно, генерал, вы же военный, участник кампаний, человек неглупый… Стыдно!

– Простите…

– Вчера Третьим отделением собственной егоимператорского величества канцелярии был подвергнут аресту и допросу полковниклейб-гвардии егерей Панафидин, – сказала Ольга, холодно глядя ему в глазаи по-прежнему держа руку на эполете. – Означенный господин рассказалнемало интересного об обстоятельствах, сопутствующих недавнему злодейскомупокушению на государя во время больших маневров. Он чрезвычайно подробно,откровенно и, что немаловажно, доказательно поведал множество любопытных вещейо камергере Вязинском, фон Боке, полковнике Кестеле…

Она зорко следила за лицом собеседника. Уже при упоминании оПанафидине он насторожился – а с каждой новой фамилией все более бледнел лицом,лоб и виски покрылись испариной, рука рванула высокий, шитый золотом воротник,словно генералу не хватало воздуха.

– Арестованный назвал еще немало имен, – сказалаОльга. – Так, поверьте моему опыту, обычно и бывает: никому не хочетсяотвечать за содеянное… или замышлявшееся одному. Все очень быстро начинаютвыдавать сообщников по заговору, надеясь, что ответственность, разделенная межцелой толпой, окажется мене тяжкой… Вы все еще притворяетесь, будто недогадались, зачем мы пришли? (Генерал ответил ей затравленным, паническимвзглядом и не произнес ни слова.) Полковник Панафидин рассказал кое-что и о вас…точнее, о тех бумагах, что хранятся в вашем несгораемом ящике, – онауказала на правую тумбу огромного письменного стола, украшенного золоченнымизавитушками в стиле рококо. – Не будете ли вы так любезны его открыть?

Сперантьев непроизвольно сделал такое движение, словно хотелеще плотнее захлопнуть дверцу тумбы, таившую за собой, согласно сведениямФельдмаршала, металлический ящик для особо важных бумаг и ценностей. Ольгу этодвижение заставило победно улыбнуться: она рассчитала правильно, какие-то бумаги,вплотную связанные с заговором, там и в самом деле лежали, – иначе почемуон пришел в такую ажитацию?