– Мне не в чем оправдываться, да и неперед кем. И судия у меня только один – Отец Небесный, которому ведомы моипобуждения и помыслы. Я всегда был сам по себе. Уже в детстве я знал, что яособенный, не такой, как все. Меня снедало безудержное любопытство, я хотел всепонять в удивительном устройстве Божьего мира, все испытать, всего попробовать.Я всегда любил людей, и они чувствовали это, тянулись ко мне. Из меня получилсябы великий врачеватель, потому что я от природы наделен талантом понимать,откуда берутся боль и страдание, а понимание равнозначно спасению, это знаетлюбой медик. Одного я не выносил – некрасоты, я видел в ней оскорбление Божьеготруда, уродство же и вовсе приводило меня в бешенство. Однажды, во времяподобного приступа я не смог вовремя остановиться. Безобразная старая шлюха,один вид которой, по тогдашнему моему разумению, был кощунством против Господа,умерла под ударами моей трости. Я впал в исступление не под воздействиемсадического сладострастия, как вообразили мои судьи – нет, то был священныйгнев души, насквозь пропитанной Красотой. С точки зрения общества произошелобычный несчастный случай, золотая молодежь во все времена вытворяла и нетакое. Но я не принадлежал к числу белоподкладочников, и меня примерно наказаливо устрашение другим. Единственного из всех! Теперь-то я понимаю, что этоГосподь решил избрать меня, я ведь и есть единственный из всех. Но в двадцатьчетыре года понять такое трудно. Я был неготов. Для образованного, тонкочувствующего человека ужасы тюремного – нет, во сто крат хуже, чем тюремного –дисциплинарного заключения не поддаются описанию. Я подвергался жестокимунижениям, я был самым забитым и бесправным во всей казарме. Меня мучили,подвергали физиологическому насилию, заставляли ходить в женской юбке. Но я чувствовал,как постепенно во мне зреет некая мощная сила, которая присутствовала в моемсуществе изначально, а теперь прорастает и тянется к солнцу, как весеннийстебель из земли. И однажды я ощутил, что готов. Страх ушел из меня и большеникогда не возвращался. Я убил главного своего мучителя, убил на глазах у всех:подошел, взял обеими руками за уши и разбил его полуобритую голову об стену.Меня заковали в кандалы и семь месяцев держали в темном карцере. Но я неослабел, не впал в чахотку. С каждым днем я становился все сильнее, всеуверенней, мои глаза научились проницать мрак. Все боялись меня – надсмотрщики,начальство, другие арестанты. Даже крысы ушли из моей камеры. Каждый день янапрягал ум, чувствуя, как что-то очень важное стучится в мою душу и никак неможет достучаться. Все, что окружало меня, было безобразно и отвратительно.Больше всего на свете я любил Красоту, а ее в моем мире не осталось вовсе.Чтобы не сойти от этого с ума, я вспоминал университетские лекции и чертилщепкой на земляном полу устройство человеческого организма. Там все былоразумно, гармонично, прекрасно. Там была красота, там был Бог. Со временем Богстал говорить со мной, и я понял, что это Он ниспосылает мою таинственную силу.Я бежал из острога. Моя сила и выносливость были беспредельны. Меня не догналиволкодавы, специально обученные охоте на людей, в меня не попали пули. Я плылсначала по реке, потом по лиману много часов, пока меня не подобрали турецкиеконтрабандисты. Я бродяжничал по Балканам и Европе. Несколько раз попадал втюрьму, но бежать оттуда было легко, много легче, чем из Херсонской крепости. Вконце концов я нашел хорошую работу. В лондонском Уайтчепеле, на скотобойне.Был раздельщиком туш. Вот когда пригодились хирургические знания. Я был наотличном счету, много зарабатывал, копил деньги. Но что-то вновь зрело во мне,когда я смотрел на красиво разложенные сычуги, печень, промытые кишки дляколбасного производства, почки, легкие. Всю эту требуху фасовали в нарядныепакеты, развозили по мясным магазинам, чтобы покрасивее уложить там наприлавках. Почему же человек так себя унижает, думал я. Неужто тупое коровьебрюхо, предназначенное для перемалывания грубой травы, более достойно уважения,чем наш внутренний аппарат, созданный по Божьему подобию? Озарение наступилогод назад, 3 апреля. Я шел с вечерней смены. На безлюдной улочке, где не горелифонари, ко мне подошла гнусная карга и предложила зайти с ней в подворотню.Когда я вежливо отказался, она придвинулась вплотную и, обдавая меня грязнымдыханием, принялась выкрикивать бранные, срамные слова. Какая насмешка надобразом Божьим, подумал я. Ради чего денно и нощно трудится все ее внутреннееустройство, ради чего качает драгоценную кровь неутомимое сердце, ради чегорождаются, умирают и вновь обновляются мириады клеток ее организма? И мненеудержимо захотелось превратить уродство в Красоту, взглянуть на истинную сутьэтого существа, столь неприглядного по своей наружности. У меня на поясе виселразделочный нож. Позднее я купил целый набор отличных скальпелей, но в тот,первый раз достаточно оказалось обычного мясницкого тесака. Результат превзошелвсе мои ожидания. Безобразная баба преобразилась! На моих глазах она сталапрекрасной! И я благоговейно застыл при столь очевидном свидетельстве БожьегоЧуда!

Сидящий прослезился, хотел продолжить, нотолько махнул рукой и более уже не говорил ни слова. Грудь его частовздымалась, глаза восторженно смотрели куда-то вверх.

– Тебе достаточно? – спросилФандорин. – Ты признаешь его виновным?

– Да, – прошептала Ангелина и перекрестилась. –Он виновен во всех этих злодействах.

– Ты сама видишь, ему нельзя жить. Оннесет смерть и горе. Его нужно уничтожить.

Ангелина встрепенулась:

– Нет, Эраст Петрович. Он безумный. Егонужно лечить. Не знаю, получится ли, но нужно попробовать.

– Нет, он не безумный, – убежденноответил на это Эраст Петрович. – Он хитер, расчетлив, обладает железнойволей и завидной предприимчивостью. Перед тобой не сумасшедший, а урод. Естьтакие, кто рождается с горбом или с заячьей губой. Но есть и другие, уродствокоторых невооруженным взглядом незаметно. Подобное уродство страшнее всего. Онтолько по видимости человек, а на самом деле в нем нет главного человечьегоотличья. Нет той невидимой струны, которая живет и звучит в душе самогозакоренелого злодея. Пусть слабо, пусть едва слышно, но она звенит, подаетголос, и по ней человек в глубине души знает, хорошо он поступил или дурно.Всегда знает, даже если ни разу в жизни этой струны не послушался. Ты знаешьпоступки Соцкого, ты слышала его слова, ты видишь, каков он. Он даже недогадывается про струну, его деяния подчинены совсем иному голосу. В старинусказали бы, что он – слуга Диавола. Я скажу проще: нелюдь. Он ни в чем нераскаивается. И обычными средствами его не остановить. На эшафот он не попадет,а стенам сумасшедшего дома его не удержать. Всё начнется сызнова.

– Эраст Петрович, вы же давеча сказали,что его англичане затребуют, – жалобно воскликнула Ангелина, словнохватаясь за последнюю соломинку. – Пусть они его убьют, но только не ты,Эраст. Только не ты!

Фандорин покачал головой: