Лаверн откинула голову, возможно, не различив ужаса, но хотябы уловив требование поторопиться. Ее лицо выразило недоумение, но она сильнеезаработала руками, сокращая расстояние до лесенки.

– Рэнди, да что с тобой? – спросил Дийк.

Рэнди снова посмотрел вбок и увидел, что нечто изогнулось,огибая угол плота. На мгновение оно обрело сходство с Пэкменом, фигуройвидеоигры, разинувшей рот, чтобы глотать электронные пирожки. Затем уголостался позади, и оно заскользили вдоль плота, причем дуга впереди вытянулась впрямую линию.

– Помоги мне втащить ее! – буркнул Рэнди Дийку и потянулсяза рукой Лаверн. – Быстрее!

Дийк добродушно пожал плечами и ухватил другую руку Лаверн.Они вытащили ее из воды на плот буквально за секунду до того, как черное нечтоскользнуло мимо лесенки и его края сморщились, огибая стойки.

– Рэнди, ты спятил? – Лаверн запыхалась, и в ее голосеслышался испуг. Сквозь бюстгальтер четко проглядывали соски, вытянутые вхолодные твердые острия.

– Вон то, – сказал Рэнди, указывая.

– Дийк? Что это?

Дийк увидел. Оно достигло левого угла плота. чуть отплыло,вновь обретя круглую форму, и теперь просто лежало на воде. Все четвероуставились на него.

– Мазутное пятно, наверное, – сказал Дийк

– Ты мне колено ободрал, – сказала Рейчел поглядев на темноенечто в воде, а потом на Рэнди. – Ты...

– Это не мазут, – сказал Рэнди. – Ты когда-нибудь виделсовершенно круглое мазутное пятно? Эта штука смахивает на днище бочки.

– Я вообще в жизни ни одного мазутного пятна не видел. –ответил Дийк. Говорил он с Рэнди, но смотрел на Лаверн. Трусики Лаверн былипочти такими же прозрачными, как бюстгалкгер. Мокрый шелк подчеркивалтреугольничек между ногами, плотненькие полумесяцы ягодиц. – Я вообще в них неверю. Я же из Миссури.

– Я буду вся в синяках, – сказала Рейчел, но гнев исчез изее голоса: она видела, как Дийк смотрел на Лаверн.

– Господи, ну и замерзла же я! – сказала Лаверн и изящнозадрожала.

– Оно подбиралось к девушкам, – сказал Рэнди.

– Да ладно тебе, Панчо! Мне казалось, ты сказал, чтопротрезвел.

– Оно подбирались к девушкам, – повторил Рэнди упрямо иподумал:

«Никто не знает, что мы здесь. Никто!»

– А ты-то мазутные пятна видел, Панчо? – Дийк обнял голыеплечи Лаверн с той же рассеянностью, с какой раньше погладил грудь Рейчел. Кгрудям Лаверн он не прикасался – по крайней мере пока, – но его ладонь быласовсем рядом. Рэнди обнаружил, что ему, в сущности, вес равно, а не все равно –это черное круглое пятно на воде.

– Видел четыре года назад у мыса Код, – сказал он. – Мывытаскивали птиц из прибоя, пытались очистить их...

– Экологично, Панчо, – одобрительно сказал Дийк. – Очинноэкологично, моя так понимает.

Рэнди сказал:

– Вонючая липкая грязь по всей поверхности. Полосы, языки.Выглядело совсем иначе. Понимаешь, не было компактности.

«То выглядело несчастной случайностью, – хотелось емусказать. – А это на случайность не похоже; оно тут словно бы с какой-то целью».

– Я хочу вернуться, – сказала Рейчел. Все еще глядя на Дийкаи Лаверн. Рэнди заметил на ее лице глухую боль. Наверное, она не знает, что этозаметно, решил он.

– Так возвращайся, – сказала Лаверн. Выражение на ее лице...

«ясность абсолютного торжества», – подумал Рэнди. и если вмысли и было велеречие, оно выражало именно то, что следовало. Выражение это небыло адресовано именно Рейчел... но Лаверн даже не пыталась скрыть его.

Она сделала шаг к Дийку – только шаг и разделял их. Ее бедрочуть коснулось его бедра. На мгновение внимание Рэнди отвлеклось от того, чтоплавало на воде, и сосредоточилось на Лаверн с почти упоительной ненавистью. Онни разу не ударил ни одну девушку, но в эту минуту мог бы ударить ее сподлинным наслаждением. Не потому что любил ее

(слегка увлекся ею – да, отнюдь не слегка хотел ее – да, исильно взревновал, когда она начала наезжать на Дийка – о да, но девушку,которую он любил бы по-настоящему, он никогда бы на пятнадцать миль к Дийку неподпустил, если на то пошло),

а потому что знал это выражение на лице Рейчел, знал, какэто выражение ощущается внутри.

– Я боюсь. – сказала Рейчел.

– Мазутного пятна? – недоверчиво спросила Лаверн ирасхохоталась.

И вновь Рэнди неудержимо захотелось ударить ее –размахнуться и влепить пощечину открытой ладонью, чтобы стереть эту подленькуюнадменность с ее лица и оставить на щеке след – синяк в форме ладони срастопыренными пальцами.

– Давай поглядим, как назад поплывешь ты, – сказал Рэнди.Лаверн снисходительно ему улыбнулась.

– Я еще не готова вернуться, – сказала она, словно объясняяребенку, потом поглядела на небо и на Дийка. – Я хочу поглядеть, как загорятсязвезды.

Рейчел была невысокой, хорошенькой, словно бы шаловливой, нов ней сквозила какая-то неуверенность, напомнившая Рэнди нью-йоркских девушек:утром они торопятся на работу в щегольских юбочках с разрезом спереди илисбоку, и выражение у них такое же – чуть невротичное. Глаза Рейчел всегдаблестели, но задор ли придавал им эту живость или просто невнятная тревога?

Дийк обычно предпочитал высоких девушек с темными волосами,с сонными, томными глазами, и Рэнди понял, что между Дийком и Рейчел теперь всекончено – что бы то ни было: что-то простое и, может быть, чуть скучноватое длянего, что-то глубокое и сложное и, вероятно, мучительное для нее. Это кончилосьтак бесповоротно и внезапно, что Рэнди почти услышал треск – с каким ломают околена сухую ветку.

Он был застенчив, но теперь он подошел к Рейчел и обнял ееза плечи. Она на секунду подняла глаза, несчастные, но благодарные ему за этуподдержку, и он обрадовался, что сумел чуть-чуть помочь ей. И вновь он заметилсходство с кем-то. Что-то в ее лице, в ее выражении...

Какая-то телевизионная игра? Реклама крекеров, вафель илиеще какой-то чертовой дряни? И тут он понял – она была похожа на Сэнди Данкен,актрису, которая играла в новой постановке «Питера Пэна» на Бродвее.

– Что это? – спросила она. – Рэнди? Что это?

– He знаю.

Он посмотрел на Дийка и увидел, что Дийк смотрит на него сэтой знакомой улыбкой, в которой было больше дружеской фамильярности, чемпренебрежения... но пренебрежение в ней было. Возможно, Дийк даже не подозревалоб этом, но оно было. Выражение говорило: «Ну вот, старина Рэнди с егомнительностью обмочил свои пеленочки».