Черная масса вновь вздулась, высасывая, пожирая. Дийкмучительно застонал. Больше ему никогда не бить по мячу этой ногой, КАКОЙногой, ха-ха. Вновь он изо всей мочи потянул Дийка, и вновь точно потянулдерево с могучими корнями.

Дийк опять дернулся и теперь испустил долгий сверлящий визг,так что Рэнди отпрянул и сам завизжал, зажимая уши ладонями. Из пор икры иголени Дийка брызнула кровь; коленная чашечка побагровела, вздулась,сопротивляясь безумному давлению, а черное все втаскивало и втаскивало ногу Дийкав узкую щель. Дюйм за дюймом.

Не могу помочь ему. До чего же оно сильно! Не могу помочьему теперь, мне жаль. Дийк, мне так жаль...

– Обними меня, Рэнди, – закричала Лаверн, вцепляясь в негоповсюду вбуравливая лицо ему в грудь. Такое горячее лицо, что оно, казалось,шипело, соприкасаясь с влагой. – Обними меня, пожалуйста, почему ты не обнимешьменя... И он обнял ее.

Только позднее Рэнди с ужасом сообразил, что они почтинаверное успели бы доплыть до берега, пока черное расправлялось с Дийком... Аесли бы Лаверн отказалась, он доплыл бы один. Ключи от «камаро» лежали вкармане джинсов Дийка там. на пляже. Он смог бы, но понял он, что смог бы,когда было уже поздно.

Дийк умер, когда в узкой щели между досками начало исчезатьего бедро. Он уже несколько минут как перестал кричать. У него вырывалосьтолько густое сиропное бульканье. Потом оборвалось и оно. Когда он потерялсознание и упал ничком, Рэнди услышал, как остатки бедренной кости его правойноги переломились, будто хрустнула сырая ветка.

Секунду спустя Дийк поднял голову, смутно посмотрел вокруг иоткрыл рот. Рэнди думал, что он снова закричит. Но он изверг струю крови, такойгустой, что она казалась затвердевшей. Теплые брызги оросили Рэнди и Лаверн,которая опять завопила, уже совсем хрипло.

– ОООХ! – кричала она, а ее лицо искажала гримасаполубезумной гадливости. – ОООХ! Кровь. Оооох, кровь КРОВЬ – Она пыталасьстереть брызги, но только размазывала их по своему телу.

Кровь текла из глаз Дийка, вырываясь наружу с такой силой,что они выпучились почти комично. Рэнди подумал:

«Еще говорят о живучести! Черт! Только поглядите на это. Онже прямо насос в человеческом облике! Господи! Господи! Господи!»

Кровь струилась из обоих ушей Дийка. Его лицо превратилось вжуткую багровую репу, раздулось до бесформенности под воздействием немыслимогогидростатического давления, направленного изнутри наружу: это было лицочеловека, которого сдавила в медвежьих объятиях чудовищная и непознаваемаясила. И тут все милосердно кончилось. Дийк снова рухнул ничком, его волосысвисали с окровавленных досок плота, и Рэнди увидел с тошнотворным изумлением,что кровоточил даже его скальп.

Звуки из-под плота. Звуки всасывания. И вот тут-то в егоперегруженном, почти меркнувшем сознании и мелькнуло, что он мог бы поплыть кберегу, имея все шансы добраться до него. Но Лаверн тяжело обвисла у него наруках, зловеще тяжело: он поглядел на ее почти идиотичное лицо, приподнял веко,увидел только белок и понял, что она не в обмороке, а в глубочайшем шоке.

Рэнди оглядел плот. Конечно, можно было бы ее положить, нодоски были лишь в фут шириной. Летом на плоту крепилась вышка для ныряния, новот ее демонтировали и убрали до следующего сезона. И остался только настилплота – четырнадцать досок, каждая в фут шириной и в двадцать футов длиной. Иположить ее значило бы накрыть ее бесчувственным телом несколько щелей междуними.

По щели пройдешь, свою мать убьешь. Заткнись.

И тут среди адских теней его сознание шепнуло: Все равносделай. Положи ее и плыви.

Но он не сделал. Не мог. Жуткое чувство вины нахлынуло нанего при этой мысли. И он держал ее, ощущая мягкое неумолимое давление на егоруки и спину. Она была высокой девушкой.

Ди??к опускался все ниже. Рэнди держал Лаверн на ноющих рукахи смотрел, как это происходит. Он не хотел и на долгие секунды, которые моглибыть и минутами, отворачивал лицо, но его взгляд всякий раз возвращался ивозвращался.

Едва Дийк умер, как происходящее вроде бы убыстрилось.

Его правая нога исчезла совсем, а левая вытягивалась вседальше и дальше, так что он смахивал на гимнаста, делающего немыслимый шпагат.Хрустнул его таз, будто разламываемая куриная дужка, и тут, когда живот Дийканачал зловеще вздуваться от давления изнутри, Рэнди отвел глаза надолго,стараясь не слышать влажного чмоканья, стараясь сосредоточиться на боли вноющих плечах и руках. Может быть, ему удалось бы привести ее в чувство,подумалось ему, но пока лучше эта боль. Она отвлекает.

Сзади донесся звук, будто крепкие зубы захрустели горстьюледенцов. Когда он оглянулся, в щель протискивались ребра Дийка. Его рукивскинулись, раздвинулись – он выглядел точно омерзительная пародия на РичардаНиксона,

Когда тот поднимал руки в победоносном V, которое приводилов исступление демонстрантов в шестидесятых и семидесятых годах.

Глаза у него были открыты. Он высунул язык. будто дразняРэнди.

Рэнди опять посмотрел в сторону. Через озеро. «Высматривайогоньки, – велел он себе. Он знал, что там нет ни единого огонька, но все равновелел. – Высматривай огоньки, кто-то же проводит неделю в своем коттедже,деревья в осеннем наряде, нельзя упустить, захвати „Никон“, родители будут оттаких слайдов в восторге».

Когда он снова поглядел, руки Дийка были вытянуты прямовверх. Он уже не был Никсоном, теперь он был судьей на поле, сигналящим. чтоочко засчитано.

Голова Дийка словно покоилась на досках. Глаза его все ещебыли открыты. Язык его все еще торчал наружу.

– А-а-ах, Сеско, – пробормотал Рэнди и снова отвел взгляд.

Его руки и плечи теперь просто вопили от боли, но онпродолжал держать ее. И смотрел на дальний берег озера. Дальний берег озераокутывала темнота. На черном небе россыпи звезд, разлитое холодное молоко,каким-то образом повисшее в вышине.

Минуты шли. Наверное, его уже нет. Можешь поглядеть. Ладно,ага, хорошо. Но не смотри. Просто на всякий случай. Договорилась? Договорились.Абсолютно. Так говорим мы все, и так говорим все мы.

А потому он посмотрел – как раз чтобы увидеть исчезающиепальцы Дийка. Они шевелились – вероятно, движение воды под плотом передавалосьневедомому нечто, которое поймало Дийка, а от него – пальцам Дийка. Вероятно.

Вероятно. Но Рэнди чудилось, что Дийк машет ему на прощание.Сеско Кид машет свое adios [прощай (исп.)].В первый раз его сознаниетошнотворно качнулось – оно, казалось, накренялось, как накренился плот, когдаони все четверо встали у одного края. Оно уравновесилось, но Рэнди понял, чтобезумие, настоящее сумасшествие, быть может, совсем рядом.