Губб-Ян даже написал на прокурора заявление омбудсмену по юридическим вопросам, пояснив, что тот «отказывается от возможности получить сведения, являющиеся важными для проведения расследования».

В своём официальном ответе омбудсмену Кристер ван дер Кваст указал, что личность шофёра была неизвестна следствию.

В статье Губб-Ян Стигсон принимается рассуждать: как же ему поступить с той сенсационной информацией, которой он теперь обладает?

«Невероятно сложный вопрос. Безусловно, велик риск, что Квик находится на грани нервного срыва. Но ведь главное, чтобы этот мужчина рассказал как можно больше фактов, которые помогут раскрыть убийство».

В моих глазах Сикстен Элиассон дал запоздалое объяснение всему этому переполоху: Кристер ван дер Кваст просто-напросто не хотел рассказывать ни Стигсону, ни кому-либо ещё о том, что мужчину допрашивали уже трижды и он сумел доказать: Квик его оклеветал.

Ван дер Кваст же продолжал утверждать: Квик имеет непосредственное отношение к убийству Блумгрена.

Война врачей

Шумиха вокруг признания в преступлении в Векшё побудила Томаса Квика сознаться и в совершении убийства тринадцатилетнего Альвара Ларссона, который в 1967 году вышел за дровами и пропал без вести. Это случилось на острове Сиркён в коммуне Урсхульт. Также он рассказал об убийстве восемнадцатилетнего Улле Хёгбума, исчезнувшего 7 сентября 1983 года после школьной дискотеки. Квик опять принимал сильные препараты, и следователи не знали, как относиться к рассказам о всё новых и новых преступлениях. «Возможно, он первый в истории Швеции серийный убийца?» — задавалась вопросом газета «Дала-Демократен» 8 ноября 1993 года.

Губб-Ян Стигсон писал, что, помимо уже известных расправ над Юханом Асплундом и Томасом Блумгреном, Квик заявил о причастности к ещё трём убийствам: «Если всё это окажется правдой, то этот сорокатрёхлетний мужчина войдёт в криминальную историю Швеции как первый настоящий серийный убийца».

Когда в Сэтерской клинике выяснили, что у них объявился первый в истории Швеции серийный маньяк, началась настоящая игра в кошки-мышки сродни той, что зрители наблюдали в «Молчании ягнят» — правда, лишённая утончённой элегантности американского прототипа. Хороший пример — попытка Томаса Квика намекнуть полиции об исчезновении Улле Хёгбума. Делом занимались в Сундсвалле — полицейском округе Сеппо Пенттинена. Во время очередного допроса, касавшегося убийства всё того же Томаса Блумгрена, Квик решил упомянуть несколько важных дат из своей жизни. В протоколе Пенттинен отметил:

«Среди прочего, он называет 1983 год. Тогда скончалась его мать, и на той же неделе произошло “драматичное по ряду причин событие”. Рассказывая об этом, Квик демонстрирует признаки приступа отчаяния и отказывается говорить напрямую, что имеет в виду. Вместо этого он просит разрешения дать подсказку в виде рифмованной строчки из известной детской песни и произносит: “маменькин сыночек Улле”» [29].

Для Сеппо Пенттинена разгадать подобную загадку не составило труда. Исчезновение Улле Хёгбума было в Сундсвалле не менее известно, чем дело Юхана. Оба преступления оставались нераскрытыми, и у полиции не было ни единого кандидата на роль подозреваемого.

Так список потенциальных жертв Квика пополнился двумя именами: Альвар Ларссон и Улле Хёгбум.

Несколькими месяцами ранее Йоран Чельберг стал главврачом Сэтерской клиники, и с этого момента считался основным ответственным лицом, в ведении которого находился процесс лечения Томаса Квика. Признания в убийствах Юхана Асплунда и Томаса Блумгрена широко обсуждались в прессе, и уже через четыре дня работы на новом месте Чельберг поднял эту тему с врачами Квика. Чельберг критически относился к возможности выпускать потенциального убийцу в город — во всяком случае, пока идёт следствие. Йоран Франссон, однако, заверил его: они с Челем Перссоном держат ситуацию под контролем. Более того: каждая «побывка» Квика согласовывалась с прокурором и полицией.

Но кое-о-чём Франссон умолчал: они с Челем Перссоном продолжали тайно вести собственное расследование. Вместе с Квиком врачи ездили в Рюгген, чтобы отыскать спрятанную руку Юхана. Оставленный без присмотра Квик прогулялся к своему «тайнику», где, по его словам, обнаружил два пальца. Когда врачи спросили, что он с ними сделал, тот не моргнув глазом ответил: «Съел». Об этом происшествии Перссон, Франссон и Квик договорились не рассказывать следователям. Через несколько дней они снова вернулись в Рюгген, дабы отыскать тело Юхана, но эта поездка не увенчалась успехом. Найти останки мальчика они пытались и в других местах.

В начале 1994 года Чельберг узнал, что на очередном сеансе терапии Квик признался ещё в одном убийстве. Из журнала:

«14 января персонал проинформировал меня о том, что пациент заявляет об убийстве шестерых мальчиков: воспоминания о них постепенно начинают возвращаться к нему».

Шесть убийств — это казалось уже слишком, и главврач, позвав Челя Перссона, снова поднял вопрос о выходах Квика за пределы территории лечебницы.

«Я сообщил им, что не одобряю свободное перемещение пациента и что не стану защищать ни Перссона, ни Фрассе [Йорана Франссона], если что-то случится. Ранее Фрассе заявлял, что для него любое неприятное происшествие обернётся катастрофой. Чель же относится к подобному куда спокойнее и просит меня не вмешиваться».

После этого разговора Чель Перссон спешно взял больничный. Озадаченный Чельберг понятия не имел, как теперь быть, и решил позвонить Фрассе и рассказать, что больше не намерен позволять Квику покидать больницу. Тут-то главврач и узнал: Франссон тоже на больничном.

Томас Квик проживал в открытом 37‐м отделении — как две капли воды похожем на закрытое 36-е, где под замком содержались люди, совершившие тяжкие преступления. Экспедиционный зал у них был общим и располагался на территории 36-го отделения, и именно туда Квик отправился выпить кофе утром в пятницу 21 января 1994 года.

После короткой встречи с персоналом Йоран Чельберг разыскал Квика и сообщил о своём решении: Томасу более не позволено покидать клинику. Его перевели в 36‐е отделение к самым опасным преступникам.

Узнав об этом, Чель Перссон, находившийся на больничном, ужасно разозлился и спустя неделю позвонил Чельбергу. По его словам, подобные действия главврача могли побудить Томаса Квика совершить самоубийство прежде, чем тот успеет рассказать подробности своих преступлений и предстать за содеянное перед судом. Перссон назвал это «скандалом на всю страну».

Йоран Чельберг счёл такое заявление противоречивым, однако беседа так взволновала его, что он тут же позвонил в 36‐е отделение, чтобы выяснить, как обстоят дела с Квиком. В своём журнале он записал, что персонал «не заметил ничего примечательного». И добавил: «В момент нашей беседы Квик играет в “Эрудит” с сотрудниками».

Слухи о том, что в Сэтерской лечебнице находится серийный убийца, не только создали напряжённую атмосферу в самой клинике, но