жопой. Быстро оглядываю пляж: без свидетелей. К черту все, бегу за ним. Берусь.

Под занавес рыбий балет

Люблю я летние вечера, когда еще достаточно тепло и можно сидеть под открытым небом. Я одет, после купания уже согрелся. Море было ледяное. От соприкосновения все съеживается, даже, блин, глазные яблоки. А потом привыкаешь и все обалденно. Ни о чем не думаешь, ничего не взвешиваешь. Промерзаешь так, что без пары пива и курева не соображаешь.

Манатки свои я сложил в бодеге, но Божка держу у себя под стулом. Кому-то он, может, и кажется растопкой для барбекю, но для меня кое-что значит. Выясняется, что нам даже палатку ставить не надо, потому что комната под скатом позади бара пустует, а в ней топчаны и матрасы-скатки.

– Ты Матери не говорил, что Божка реквизировал? – Скок спрашивает.

– Нет, пока к слову не пришлось.

Скок косится на меня. А следом подмигивает Бате.

– Вас выпустили под залог, мистер Уилан. Ведите себя хорошо. Головы нам задом наперед не пересаживайте.

Тут он затыкается, потому что мы слышим голоса. Оборачиваюсь, а там из контейнера появляются Мила и две ее подруги. Подходят к столу, и начинается полномасштабное знакомство. Это они там в бильярд играли: волосы торчком – Элис, вторая в кудрях и с темными очками – Тара. Типа альтернативные такие – не с такими девчонками обычно мы дома тусуемся. Но надо отдать должное Скоку, он с кем хочешь кракь устроит.

– Вы купаться ходили, клево, – Мила.

– Освежает суперски, – Скок ей. – Самое то.

Рядом околачиваются еще какие-то люди, занимают два стола подальше: группа байкеров, винтажных, как сам Чудси. Жарят рыбу, пекут картошку в костре. Помогаю Элис притащить нам всем кучу бухла и картофельной стружки.

Надо признать, что волны и покой места постепенно в тебя просачиваются. Вечер проходит за болтовней и питьем. В небе все еще есть свет, но видны и звезды – блекло-блекло, там и сям. Задумываюсь о Джун. Вот бы ее сюда. Даже думать про это дико – с учетом того, что мы и разговаривали-то всего три раза. Два из них – про лишай. Но куда деваться. Представляю ее в баре, а следом вспоминаю, что Лену я видел еще этим утром, когда она испортила бумажку с телефоном и болтала о Бате.

– У тебя есть любимый? – задает мне вопрос Мила.

– Что?

Разговор как-то зашел о запахах. Я довольно-таки уверен, что это не Скок его завел. Забавно, как именно то, чего стараешься избегать, прет прямо на тебя.

– Фиг знает, – говорю. – Может, картошки жареной.

– А вот это нравится? – говорит и протягивает Скоку запястье. У них все складывается пучком.

Он склоняет голову и глубоко вдыхает.

– Бывает вообще такое – лимонная роза? – он ей.

Ё-моё, ну дает. Так слепой наизусть выучивает расположение мебели и может прикидываться, будто видит, что где.

– Нет, – Мила ему, а сама улыбается. – А хорошо бы.

Хочется сказать, что такого не может быть, потому что одно цветок, а второе – фрукт, но рот я держу на замке. Мне нравится музыка, которую слышно из сарая: кто-то с гитарой и гармоникой выводит что-то натурально блюзовое. Разговор я слушаю вполуха, пока не осознаю, что́ там Скок им выкладывает. О том, что у него нос не действует. Походя так, пошучивая. Они ему задают прорву вопросов. Так вот послушаешь его, и кажется, будто у него обе ноги пристяжные или что он слепой с рождения.

– Закрой глаза, – Тара говорит Скоку. Достает у себя из рюкзака эту штуку. С виду как мешочек с травой, но я даже через стол улавливаю запах, мятный такой. – Чуешь?

Скок принюхивается.

– Может быть. Ну, не очень, нет.

Все пытаются осознать сказанное.

– Я унюхиваю дождь до того, как он прольется, – говорит Мила.

– Как у тебя получается? – спрашиваю.

– Чутьем. Я погоду предсказывала с самого детства.

Скок кивает, глядя на нее так, будто она лично изобрела солнечный свет и дождь.

За логикой этого разговора я слежу с трудом.

– Как можно чуять дождь?

– А еще я могу разные волны унюхать. Улавливаю то, что надвигается.

– Когда я воображаю себе запах, это ярко, – говорит Скок. – Но я бы предпочел почувствовать его по-настоящему.

– Откуда ты знаешь, что не чувствуешь запахи? – спрашивает Тара.

– Дом у меня за спиной может полыхать, а я и не учую.

Следом Скок выкладывает им про волшебный порошок. Даже вытаскивает баночку показать. Самая их тема. Элис пускается рассказывать о вымирании животных, которое на совести изготовителей некоторых китайских снадобий. Все из-за мужчин, которым хочется увеличить свою половую мощь. Скок подчеркивает, что он целиком и полностью против. И что миссис Э-Би поклялась, что в порошке только природная растительная хрень. Про добавку молотых оленьих рогов умалчивает.

Элис серьезней двух других. Ее тема – рыжие панды. Она их обожает. Тут поймали какую-то банду в Лимерике, ввозившую контрабандой органы редких животных – печень, носы и прочую срань, и Элис за животных переживает. Только этого нам со Скоком не хватало – чтоб выяснилось, что миссис Э-Би закупается у каких-то тяжких преступников.

– Нет, это чистый женьшень, – Скок им. – Редчайший сорт, прямиком с гор в Корее.

– Женьшень – это бомба, – говорит Тара. – Особенно от давления.

– Скорее, для кровоснабжения полезно, – Элис ей. – И от сердца.

Одно скажу: по части споров друг с дружкой эти двое – точь-в-точь как те братья в пабе.

– Смесь куркумы и женьшеня – потрясающая штука, – Мила говорит.

– Куркума. – Скок делается весь серьезный, заглядывает Миле в глаза. – Я запомню.

Они планируют в следующие выходные закатить большую вечеринку и зовут нас. Но Скок – что да, то да, не забылся совсем уж – рассказывает про Волчью ночь и про то, что нам надо вернуться к состязанию лукоедов. Я подумал было, что они будут против всего этого празднования убийства последнего волка, раз уж они за экологию и все прочее, но то, как он это излагает, их захватывает. Пусть Скок и мастак описывать в красках, Волчья ночь с его слов получается праздником всех праздников во всемирной истории. И что есть в том, откуда мы сами, нечто неповторимое, и это не пустяк.

Разговоры и напитки не иссякают, но я уже готов на боковую. Спальники в багажнике. Мила одалживает мне фонарик, чтоб я мог пробраться к деревьям. Фонарик оказывается куда мощней всякого, что я вообще видал. Шпиону или солдату в самый раз, с такими-то функциями: и тебе ультрафиолет, и лазер. Ребенком я бы за такой правую руку отдал.