– Темнота… Как же ты срезал… это, не зная, что в нем?

– Я ж не волхв, – буркнул Залешанин. Едва ногти необломал, кожа крепкая, не поддавалась, а секретик оказался таким простым, чтоедва не плюнул на хозяина с досады. – А что, тут умеют лучше?

– Тут все умеют, – сообщил хозяин покровительственно.

Залешанин смолчал, негоже бахвалиться, да еще в его ремесле,высыпал на ладонь пару монет. Хозяин скривил губу, но кивнул:

– Серебро… Но и то неплохо. Сколько пробудешь? Учти, с такихудальцов приходится брать вперед.

– Ладно, – сказал Залешанин скрепя сердце. – Ночтоб поесть осталось… Я едва ноги волоку.

– Покормим. Тебе что, завтра свое возьмешь снова. Ну, несовсем свое…

Когда Залешанин сел за свободный стол, он уловил во взглядехозяина странное выражение. Уже несколько раз замечал эти взгляды. То ли толькосейчас на него начали смотреть так, то ли только теперь замечает.

Мелковат, говорил взгляд хозяина. Тебе бы дворцы воровать, аты… пропащая сила. Дурак.

…Комнатка была невелика, дома сени побольше, зато стол,лавка и широкое ложе, а на стенах у двери и у изголовья прикреплены масляныесветильники. Когда он отворил дверь, уже горели. Он решил, что либо в Царьградебараньего жира в избытке, либо купцам залежалый товар сбыть не удалось, теперьне жалеют на освещение.

«До чего же я удалой ухарь, – сказал он себепотрясенно. – Видно же, что в корчме все сидят по двое, по трое, а то ицелыми ватагами. Одному в чужом городе боязно, даже если это Родень или Канев,а уж в этом тридесятом царстве… Отчаюга я! Удалец, каких свет не видывал.Герой. Сорвиголова…»

Конечно, не по своей воле стал героем, откажись –кончил бы разорванным деревьями, но все-таки добрался до этого дива, видел подороге Жар-птицу, зовомую попугаем, хотя она сама его напугала до икотки, плылпо настоящему бездонному морю, о котором только в сказках, и вот теперь вЦарьграде, граде всех градов…

Всю ночь скакал на белом коне, да не просто скакал, а нессятак, что вспарывал воздух как каленая стрела, а потом земля осталась далековнизу, копыта сперва месили воздух, а потом застучали по твердому хрусталюнебесного свода. Звучали огромные могучие голоса, сердце трепетало отнеобычности, с ним говорили сами боги, он задыхался от смутного чувстванеобычности, огромности, но как пес не умеет петь, так и он только мычал, не всилах ни понять, ни ответить.

Проснулся с сильно бьющимся сердцем. В ушах еще звонкостучали подковы, пальцы сжимали незримую узду, в голове медленно затихалиогромные гулкие голоса небожителей. И осталось чувство огромной потери,словно там он был кем-то, а проснулся обыкновенным вором, посланным украстьстарый щит, который и не охраняют больше…

На улице на него оглядывались: рослый, огромный, заметныйдаже среди рослых северян, а тут еще и чудовищная палица за спиной в двухременных петлях. Рукоять с петлей на две ладони торчит над правым плечом,а шипастая голова размером с чугунный горшок свисает ниже задницы. Для чего уварвара эта штука? Человеку не под силу такой замахнуться даже обеими руками!

Чувствуя себя глупо, он вернулся, оставил палицу, а потомостался и сам. Снизу постепенно начали доноситься голоса гостей, кто-топриезжал, кто-то расплатился и готовился вернуться в родные земли.

– Терпи, – сказал он себе твердо. – Я не пес,а волк. А для волка раздолье только ночью…

Вечернее солнце так долго висело над крышами домов, что онизнылся от бессильной злости, зато ночь наступила резче, почти без долгихсумерек. Однако, к его разочарованию, хоть от заблиставшего месяца осталсяогрызок, меньше четверти, светил так ярко, что хоть иголки собирай.

Осторожность – мать удачи, он прожил три дня, почти невыходя с постоялого двора, а за ворота Славянского квартала не выходил вовсе.По ночам месяц, как огромная лампада христиан, высвечивал каждый камешек,каждую выбоину в дороге, вымощенной толстыми плитами из камня, похожего на гранит,но даже с виду покрепче.

То ли туч здесь вовсе не бывает, думал он со злостью изавистью, каждый день небо с утра голубое, как васильки, а к полудню ужепронзительно синее, яркое, оторопь берет, а здешний народ ходит рылами либокнизу, словно монетку ищет, либо глаза устремлены безумно вперед, чтобыухватить удачу. Явно тоже пришлые из дальних племен: всяк знает, что городбольшой, и, как сказал страж на воротах, дураков много.

Уже перестал дивиться, что понимает всех, будь это купцыбодричей, лютичей или из полусотни других богатых племен, что засылают кораблисюда, дабы торговать напрямую, но больше проводил времени в Русском. Здесьузнал столько о самом Киеве, о прошлых и нынешних князьях, что волосы всталидыбом. Поистине с такой высокой горы, как Царьград, зрится дальше!

Туч так и не дождался, но подошло новолуние, когда месяц нанеделю вовсе сгинет, а потом будет нарождаться таким узким леденцом, чтостановится всякий раз жалко.

В этот день он еще раз проверил пеньковую веревкус крюком на конце, упрятал в мешок. Будь что будет, сегодня ночью рискнет.Звезды пусть светят! Наше авось не с дуба сорвалось. Лихой наскок – отецудачи.

В этот день, решившись на последний шаг, он ободрилсянастолько, что вышел за ворота Славянского, пошел побродить по граду. Еслисегодня ночью повезет, то утром его здесь не увидят. Как и он здешних чудес…

С высокой башни город был как на ладони. Толпы яркоодетых людей заполнили базары, рынки, по улицам ровными квадратами шагалистражи, нагоняя страх и порядок. В роскошных носилках чернокожие рабыпроносили на плечах вельмож, куртизанок, сановников. Дальше от богатойцентральной части люд выглядел попроще, но и там многолюдно, пестро, крикливо,шумно.

Верховный маг вздрогнул от радостного вопля помощника:

– Вот он!.. Слева от памятника Константину!.. Идет кцентру!.. Нет, повернул к постоялым дворам…

Верховный отыскал крохотную фигурку, приблизил магическимзрением, на миг даже вздрогнул, когда его глаза скрестились с ясным взглядоммолодого варвара-гиперборея. Лишь напомнив себе, что варвар его не видит, онрешился рассматривать чужака пристально и тщательно.

Что высок и силен, этим удивишь немногих, в Царьградехватает богатырей. Правда, в дремучих лесах да на северных морях эти люди впридачу к силе обретают еще и звериную живучесть, жажду жизни, выносливость,которой обделены рожденные в городах. По варвару видно, что независим и смел,что тоже привычно для диких мест, там каждый приучен драться без приказасверху.

– И все же не пойму, – сказал онраздраженно, – как бы он ни был хитер и отважен, но ловушки ставили мас­тера!

– Только в самом Царьграде, – сказал помощникторопливо. – Раньше трогать было нельзя, чтобы князь варваров не послалсразу же другого. Но здесь он почти не показывался, его просто потеряли.