Залешанин слушал ошалело, но, когда ощутил, что в простуюголову столько не влезает, спросил почти умоляюще:

– А пошто нет щита? Грят, наш великий князь повесил насии врата.

Страж с сомнением покачал головой:

– Щит? На врата? Не было, иначе бы я увидел, когда вешали. Илиэто было не в мою смену…

– Не нынешний князь, – объяснил Залешанин жалко, –а из старых… Это давно было.

Страж хмыкнул:

– Ежели давно, то его уже и муравьи съели. Тут водятсяособые муравьи, их белыми кличут, хотя они вовсе не белые и не муравьи… Деревогрызут, как зайцы морковку! Что угодно сгрызут. Даже тебя…

– Так они ж грызут дерево, – поймал Залешанин его набрехне.

– Верно, – согласился страж. – А ты недерево?.. А я гляжу, дуб дубом…

Залешанин потоптался в замешательстве, но, как ни кричи вКиеве, что щит на вратах Царьграда, все же отсюда виднее даже дураку, что щитанет. Страж смотрел насмешливо, дурака видно издали, и Залешанин с усилиемнапустил на себя беспечный вид:

– Ну да ладно… У меня и без того дел в Царьградехватает.

– Знамо дело, – поддакнул страж. Глаза его смеялись, ноговорил он серьезно. – Сразу же за городскими воротами налево неплохойбордель для варваров. Чуть дальше – бордель для местных солдат, там чутьполучше. Ну, если пройти два квартала по улице, там будет постоялый двор, а принем знатная корчма, где еще дня не прошло без знатной драки!.. Туда все нашиходят, когда надо кровь разогнать… Девки там тоже знатные, но драки –лучшие во всей северной части города!.. Рекомендую.

Залешанин спросил в замешательстве:

– А… эти… базары, рынки?..

Страж оглядел его с головы до ног, посоветовал дружески:

– Да брось… Видно же, какой из тебя купец. Если в самом делеунаследовал отцовы деньги, то лучше пропей, все же на дело уйдут, чем у тебясразу здешние умельцы все выгребут, а купишь воздух…

– Пошто так? – пробормотал Залешанин.

– Рожа у тебя больно уж торговая, – объяснил стражлюбезно. – Дурака сразу видно! А с деньгами дурак, так это всемдуракам дурак. Сами по себе деньги еще никого не делают дураком, они тольковыставляют дурака напоказ.

Залешанин шагнул в ворота, оглянулся:

– В какую сторону, говоришь, постоялый двор?..

Страж отмахнулся:

– Налево. Сразу за городскими воротами.

– Но там какой-то базар… – пробормотал Залешанин.

– Базар? – удивился страж. – А где ж ему быть?Это ж беднота, которые не могут заплатить налог в городских вратах. Вот иторгуют в предместье… отседова до городских врат Царьграда… Это не базар, атак… базарчик. Базарчишко. Настоящие базары – внутри!

Залешанин пошатнулся. Подъезжая к Киеву, всякий раз видел пообе стороны дороги жалких селян, что не могли заплатить пеню за проезд, потомуторговали вне городских стен в надежде, что кто-то из проезжающих купит ихжалкое тряпье, шкурки или бочонок меду. А все остальные проезжали в Киев,где вольно и богато располагались на его обширных базарах…

– Так это… – спросил он осевшим, как глыба серого снегапод лучами солнца, голосом, – так это… не врата Царьграда?

Страж удивился:

– Разве не видно?.. Врата во-о-о-он там! Вишь, белеет? То иесть городская стена. Там сам Царьград. Если ваш князь не последний дурак… чтоудивительно, раз не из лютичей, то свой щит повесил бы там…

Залешанин на подгибающихся ногах поплелся через ворота. Отчеловечьего гама звенело в ушах, в глазах плавали цветные пятна, слишком всепестрое, яркое, солнце светит как озверевшее, будто все лето хочет вместить водин день, народ мелкий, но быстрый, как тараканы, только галдят, как галки надохлой корове, хватают за стремена, попону, даже за узду, суют цветнуюпаволоку, здесь почему-то именуемую шелком…

В Киеве четверо врат, размышлял так напряженно, что солба летели искры, как из крицы в горне. Ляшские, Жидовские, Мурманские иУгорские. Здесь угры да мурманы далеко, как и ляхи, разве что Жидовские вратабудут, без иудеев не найти града, но вряд ли Олег повесил щит на их врата.

Исполинская белая стена вырастала, раздвигалась в стороны,опоясывая мир, а вверх поднималась и поднималась, хотя до самих ворот все ещебыло далеко.

Боги, подумал он потрясенно. Неужто это люди строили?А если боги, то побьют ли наши здешних мордоворотов, если такие глыбытаскали и укладывали так, что вся громадина до сих пор не рухнула? Разве Перунеще бог в самой силе, а Велес уже стар, Сварог больше звездами двигает, людскиезаботы для него мелковаты…

Еще издали в ослепительно белой стене, прямо глаза ломит,заметил искорку, от которой сердце радостно трепыхнулось. Врата, настоящиеврата! Вырастают величаво и неспешно, от них идет нестерпимый блеск. Пожалуй,Золотыми их назвали не ради красивого словца, а они в самом деле покрытызолотом! Звери и хищные морды сделаны из золота, настоящего золота!«Боги, – прошептал сраженно, – по возвращении тут же наймусь вдружину, что пойдет на Царьград… Владимир пусть добывает себе здешнюю царевну,а я не такой дурак, мне вон той золотой головы грифона будет достаточно…»

Ворота блистали так, словно это были ворота в иххристианский рай. Оранжевый блеск, усиленный солнечными бликами, нагонял слезы,но среди этого сияния победно засверкало красное, словно пролитая кровь героя,горячая и еще дымящаяся, вбирала в себя солнечный свет. Залешанин ощутил резь вглазах, защипало, проклятый блеск, вот он, родной червонный щит, самый любимыйцвет русичей…

Он подошел еще, глаза выхватили из сказочного великолепияокруглый щит, уходящий нижним краем так остро, что походил на перевернутуюкаплю красного вина. На щите гордо расправил крылья орел… или сокол, отсюда неразобрать. Скорее сокол – говорят же, что князь Олег принял княжествосвоего погибшего друга с неохотой, укреплял Русь, пока сын Рюрика подрастал, апотом передал ему, а сам исчез так же таинственно, как и появился. До сих порпоказывают его три могилы: под Ладогой, возле днепровских круч и на берегуОскола. Что ж, у одного исламского святого… запамятовал имя, волхвырассказывали, вовсе четыре… Правда, тот в самом деле умер, и все видели, кактело мертвого погрузили на верблюда, а потом этот верблюд вдруг расчетверился ипошел на все четыре стороны…

Мысли текли вяло, ему казалось, что из него выдернули некийстержень, словно из ножен вытащили острый меч, а ножнами можно разве что собакразгонять. Столько переволновался из-за этого щита, а он висит себе, ни тебебелых муравьев, ни град не облупил краску, ни сам не сорвался с подгнившихколышков или проржавевших гвоздей…

Поистине – щит чародея!

Сразу за городскими вратами, как сказал страж, была не топлощадь, не то широкая улица, а дальше… У потрясенного Залешанина заболелашея, так задирал голову, разглядывая высоченные дворцы и палацы из белогокамня, а если из серого, то такого, что и белый темнел от зависти к егонадменной красоте.