И показал жестом, как именно отблагодарит.

Она деланно рассмеялась:

– Сейчас поговорим. Только мне, пардон, на двор нужно.

Надо было спросить Нимца, где и как он будет… выполнять своюработу.

– Я с тобой. Кавалер даму ночью из дома одну не выпустит. –Он щелкнул каблуками. – Шучу. У меня тоже зов природы. Ха-ха-ха.

Так оно даже лучше, подумала Мавка.

Ответила в тон:

– Мерси. Зачем тебе портупея? В латрину пускают без оружия.

Засмеялся. Но ремни с кобурой и шашкой надевать не стал.Очень хорошо.

Фиглярствуя, противный подпоручик с преувеличеннойгалантностью повел ее к дощатой будке, что стояла в дальнем конце двора. Ксожалению, ночь была лунная. Мавка забеспокоилась, не помешает ли это Нимцу.Его пока было не видно, не слышно.

– Апре ву, мадам. Не тушуйтесь, я отойду.

Он пропустил ее вперед, сам остался снаружи. Громко топая,отошел на несколько шагов, стал насвистывать «Ах зачем эта ночь». Слух у подпоручикабыл отменный.

Вдруг ей стало очень страшно. Вот бы хорошо, если б Нимецвыскочил прямо сейчас, пока она ничего не видит, и всё закончилось…

– Ау, киска, ты не уснула?

Она спохватилась, что ведет себя подозрительно. При такойтишине слышен каждый звук. И отсутствие звуков тоже… Чуть не плача от ощущениябесконечной мерзости происходящего, Мавка подняла юбку – но ничего не вышло.Внутри всё было словно зажато в кулак. Наконец сообразила. К стенке былприделан рукомойник, под ним наискось шел желоб. Пролила немного воды,позвенела струйка.

– Всё уже! Я сейчас!

Вышла, игриво посмеиваясь.

– Теперь вы, мой рыцарь. Не буду вас смущать. Подожду вдоме.

– Нет уж, – живо сказал Романов. – Это нечестно. Я одинбоюсь, ха-ха. Ждать не заставлю. Раз-два и готово.

Он не хочет меня отпускать. Что-то заподозрил, испугаласьМавка. Тем более нужно кончать…

Стоило русскому закрыть за собой дверцу, как из густой тениабсолютно беззвучно вынырнул Нимец. Левой рукой показал: тихо! Правая была опущена.В ней поблескивала узким лезвием бартка.

Знаками крестьянин показал: пускай этот приступит к делу,тогда его и кончу. А потом кину в дыру.

Мавка задрожала. Но сказала себе: всё правильно. Кобелюсобачья смерть. А зловонному греху зловонную могилу. Заодно и трупного запахане будет…

И вдруг она словно очнулась. Что со мной? Я ли это?

Замотала головой: не надо! Схватила Нимца за рукав.

В этот миг из будки донесся звук льющейся струи. Нимецоттолкнул Мавку, сделал два быстрых шага.

Ударом ноги вышиб хлипкую дверь и тем же движением, весьподавшись вперед, обрушил страшный удар топора в раскрывшуюся щель. Раздалсясухой треск.

Свет луны озарил внутренность латрины.

Мавка увидела, что на сиденье никого нет – лезвие с размахувонзилось в доски. Сам Нимец едва удержался на ногах, упершись рукой в заднююстенку. Романов же стоял сбоку, у рукомойника, пуская из него воду – в точноститак, как недавно это делала Мавка…

Стремительный, словно распрямившаяся пружина, Нимецобернулся, хотел выдернуть бартку, но подпоручик коротко и резко ударил егокулаком в челюсть. Контрабандиста бросило в сторону. Он кинулся на офицера,норовя схватить его за горло. Второй удар, еще сильней первого, снова отшвырнулНимца к стенке. Тогда он выдернул из-за пояса нож, занес его. Романов качнулсяназад, сунул руку в карман галифе, и карман дважды выплюнул злое желтое пламя.На фоне ночного безмолвствия выстрелы были невыносимо громкими.

Нимец согнулся пополам, сел на пол и привалился к стульчаку,так и не издав ни звука.

Что-то дробно стучало сквозь вату, которой будто заткнулоуши. Это у меня зубы стучат, поняла Мавка и сглотнула. Слух прочистился.

Офицер присел на корточки, заглянул мертвецу в лицо.Присвистнул.

– Битва народов в нужнике окончена, мадемуазель, – сказалон, выходя из будки и прикрывая дверь. – Куда это вы? Стоять!

На нее был направлен маленький пистолет. Мавка пересталапятиться, из нее будто разом ушла вся сила.

По улице бежали люди. Судя по стуку сапог и металлическомубряцанью, военные.

Это был ночной патруль: офицер и двое солдат с винтовкаминаперевес. Примчались на выстрелы.

Романов обхватил Мавку левой рукой за плечо, оружие неспрятал.

– Что произошло? – закричал через изгородь старший патруля.– Это вы стреляли, подпоручик?

– Ну я. А вам что за дело? – заплетающимся языком ответилРоманов. – Показываю мамзели, как стреляют у нас в контрразведке.

Он вскинул руку и двумя выстрелами разнес вдребезги двеглиняные кринки, сушившиеся на плетне.

– Видала, душка? Теперь ты попробуй.

Офицер толкнул калитку.

– Немедленно сдайте оружие! Вы пьяны! И марш за мной нагауптвахту!

Романов надменно воззрился на него.

– А вы знаете, с кем вы разговариваете? Я Романов! Начальникотделения контрразведки! Особоуполномоченный штаба фронта! Без особого распоряженияоттуда, – он ткнул пальцем вверх, – меня даже командир дивизии арестовать неможет. Ясно? Вот, у меня и удостоверение имеется…

Луна сияла так ярко, что патрульный начальник смог прочестьдокумент без фонаря.

– Черт знает что, – зло сказал он. – Я подам на вас рапорт!

– Хоть десять. А теперь адью. Разве вы не видите, я с дамой?

Подпоручик глумливо поклонился вслед патрулю и расхохотался.Но, едва военные исчезли из виду, моментально протрезвел и сказал Мавке тоном,какого она от него еще не слышала:

– Что ж, фрау Русалка, хватит нам морочить друг другуголову. Судя по ноктюрну, исполненному вашим помощником, вы меня раскусили. Явас, представьте, тоже. Побеседуем-ка без дураков.

В хате он усадил ее за стол, и хотя стол был самыйобыкновенный, обеденный, да и свету в горнице больше не стало, Мавкепоказалось, что она в кабинете следователя, на допросе, и глаза ей слепит яркаялампа.

Взгляд подпоручика был колюч и холоден. Голос сух.

– Для экономии времени. Я знаю, что вы работаете навражескую разведку, а Жилина обманывали. Вы ведь явились к нему по заданиюавстрийцев?