– Скорее шантаж.

– Но ты говоришь, он храбр?

– Физически храбрые люди часто боятся мнения окружающих илиначальства. У Романова есть начальник, какой-то подполковник, от которого этотболван просто леденеет. Козловский, кажется, – вспомнила она разговор междуРомановым и Жилиным в самый первый вечер.

– Так-так, князь Лавр Козловский – начальник фронтовогоуправления. Отличная идея! Ты у меня действительно золото. Теперь я знаю всё,что нужно. Твоя помощь больше не понадобится. И встречаться нам теперь нельзя.Держись от меня подальше, хорошо?

– Хорошо, – согласилась она, подставляя щеку для поцелуя. –Буду держаться от тебя далеко-предалеко.

Когда она выбралась из норы к реке, рассвет еще не начался,но небо на востоке начинало подсвечивать багрянцем. Дул свежий, вольныйветерок.

К себе в хату Мавка возвращаться не стала. Не было тамничего такого, что ей хотелось бы взять с собой.

Она долго шла по берегу, потом поднялась на обрыв и пошлатропинкой через большое темное поле. Чтоб ни о чем не думать, шептала любимыестихи: 

Далi, далi вiд душного мiста!

Серце прагне буять на просторi

Бачу здалека – хвиля iскриста

Грає вiльно по синьому морi.

Господи, Вася… Ведь она могла его предупредить! Да навернякапредупредила! Что ты натворил?!

Калинкин нахмурился:

– Кого «его»?

– Банщика! Или другого кого-нибудь, с кем она связана! Я тутсижу, а в это время, может быть…

Романов умолк – не потому что прапорщик сердито перебил его:«Ни с кем она не связана!», а потому что увидел в окно, как из-за угла выходитПетренко. Он выглядел спокойным, даже веселым. Шел к столовой. Некоторое времяспустя из-за того же угла показался Слива. Унтер-офицер остановился подле входав штаб и стал внимательно изучать доску с приказами.

– Марш отсюда! – быстро сказал Алексей. – Живо, живо!

Пухлые губы Калинкина задрожали от обиды.

– Вы не смеете со мной так! Я тоже офицер! Извольте поуставу!

– Да исчезни ты! – шикнул подпоручик. – Жди меня вумывальне! Он не должен видеть тебя со мной!

Когда Банщик вошел в залу, начальник дивизионнойконтрразведки увлеченно поедал яичницу, прихлебывая чай.

Петренко подошел с приветливой улыбкой.

– Я вижу, у вас свободно. Не возражаете?

– Милости прошу.

Что это значит? Была у него Учительница или нет?

По-прежнему доброжелательно глядя на подпоручика, Банщиксделал солдату заказ:

– Принеси-ка мне, хлопче, кофею. Харч у вас тут поганый, нокофей варить вы умеете.

Солдат, в прежние времена служивший официантом впервоклассном столичном ресторане, изобразил на лице одновременно восторг поповоду похвалы «кофею» и скорбь из-за критики «харча», умудрившись при этом засчет одной только мимики еще и обозначить деликатное несогласие с такойоценкой. Обслуживание в дивизионной столовой было выше всяких похвал.

Прапорщик представился. Пожали руки.

– Я вижу вам тут обструкцию изображают. – Петренко кивнул насоседние столы. – Не удостаивают. Глупый армейский снобизм. Как дети, право. Яведь был на собрании, слышал. Вы им о важном, а они только и думают: молокосос,выскочка, развоображался. Не любят у нас контрразведку. А из-за предрассудковдело страдает.

Он еще довольно долго рассуждал на эту тему, всё так жерассудительно и гладко. Романов сначала изображал настороженность, потомпонемногу оттаял.

– Честно говоря, мне в вашей Русиновке не очень уютно, –признался он. – Правду вы сказали. Я только службу исполняю, а все на менящерятся. Не во мне даже штука. Мы, контрразведчики, без помощи личного составамало что можем. А ко мне за все время ни один человек не пришел, не доложил. Неможет же быть, чтоб вокруг не происходило совсем ничего подозрительного?

– На меня можете рассчитывать, – пообещал Петренко. – Я,конечно, человек маленький, но тоже глаза имею. Вот, к примеру, прачечноехозяйство подо мной, так? Почти все офицеры, кто в Русиновке расквартирован,дают свое белье стирать. Я велел принимать. Бесплатно, по-товарищески. У меняэтим фельдфебель заведует, приметливый. По белью, извините за натурализм, очеловеке много чего рассудить можно. И мой Савчук приучен: как чтопримечательное – извещает.

– Например, что? – заинтересовался подпоручик.

Собеседник понизил голос:

– Например, у сотника Штирнера из казачьей батареи кальсоны– чистый шелк. Рубашки – батист, с монограммой. А с каких богатств? Жалованье унашего брата известно какое. Я нарочно поинтересовался, что за семья. Папаша уШтирнера мелкий чиновник, жены с приданным не имеется. А у сотника, между нами,еще и портсигар золотой. Подозрительно?

– Еще как! Вы молодец, Афанасий Никитич. Сметливы,наблюдательны. Эх, зря талант тратите в своих банях-прачечных. Еще кто-нибудькроме Штирнера у вас на заметке имеется?

– А как же. – Петренко огляделся. – Только лучше не здесь.Вон уже, косятся… Будут говорить, что я наушничаю. Знаете что? Пойдемте ко мне.Бросьте вы эту яичницу, она на прогорклом масле пожарена. У меня снедьдомашняя, деревенская. И настоечка на коньяке – под хороший разговор.

– На коньяке? – с интересом переспросил подпоручик. – А вамна службу разве не надо?

– Я птаха вольная. – Афанасий Никитич подмигнул. – Может, япоехал полковые бани инспектировать? Поди меня проверь. Ну что, переместимся вприватную обстановку?

– С удовольствием. Только навещу некое место…

В умывальной Романов крепко взял Калинкина за локоть.

– Банщик сделал ход. С какой целью, пока непонятно. Иду кнему. Возможно, хочет меня добить, ночью-то у них не вышло. Не перебивай, проэто после расскажу! – цыкнул он на прапорщика. – Хотя вряд ли будет он менякончать. Не стал бы уводить при таком количестве свидетелей. Скорее всего,попытается напоить и что-нибудь выведать. Но ты на всякий случай прикрывай.Следовать за нами не нужно. Где живет Петренко, ты знаешь. Скажи Сливе, чтобыразыскал Учительницу. Она или у себя, или… В общем, пусть из-под землидостанет. Семен тут все тропки-дорожки знает. Найдет.

Видя, что Вася собирается спорить, Алексей прибавил:

– Я тебе потом обрисую, что за фигура эта Мавка, жениххренов!

– Не утруждайтесь, господин подпоручик. Я гадостям про неевсе равно не поверю. И унтер-офицеру ничего такого передавать не стану!