– Не спеши. Мне еще ехать в соседнюю дивизию, – сказалподпоручик. – Ночью это минут тридцать.

Гонка по темной дороге на мотоцикле немного остудила его.Стоит ли обсуждать всё это с Лавром? Только лицо потеряешь. Фу-ты ну-ты, скажетКозловский, какие нежности.

Поэтому, соединившись с управлением, он доложил толькофакты.

– И ты из-за этого поднял меня с постели? – Козловскийдлинно выругался. – Ну, попробовал ты перевербовать агентку. Сам еще не знаешь,получилось или нет. Надо ли арестовывать Банщика, тоже пока неясно. Ёлкизеленые, я прошлую ночь вообще глаз не сомкнул. И сейчас только-только прилег.А через два часа вставать! Не мог ты, что ли, до утра подождать? Это на тебя непохоже. Ты чего-то недоговариваешь?

Тогда Алексей глухо произнес:

– Лавр, паршиво мне. Во-первых, я с женщиной переспал. Безлюбви, даже наоборот. Из практических соображений. Как шлюха…

– С Учительницей этой?

– Да…

– Молодец. Стал настоящим контрразведчиком. – Князь зевнул.– Я не понял. Она что, крокодила какая-нибудь? Тогда тем более герой.

– Нет, она красотка…

Подполковник встревожился:

– Сифилитичка? Не психуй, дело поправимое. Я к тебе докторапришлю…

– А во-вторых, я человека убил. В упор…

– Ну да, ты говорил. Нимца этого. И что?

– Первый раз в жизни. Меня много раз пытались, а сам я –впервые. Понимаешь, он шустрый такой, нож у него. А у меня «браунинг» маленькийв кармане галифе. Ну, я колено согнул, и прямо через ткань… Он даже не крикнул.Наповал, представляешь?

– Наповал – это редко бывает, если из маленького«браунинга», – признал Козловский. – Что убил, жалко. Лучше бы оглушил. Хотяплевать. Все равно он немой. В общем, опять ты молодец. Поздравляю. Сталнастоящим мужчиной.

– Спасибо…

Не надо было телефонировать, подумал Романов. Никто тут непоможет. Самому надо свыкнуться.

Но князь, оказывается, все отлично понял.

– Брось, Лёша. Дело банальное. Не ты его, так он бы тебя. Я,брат, тебе тоже кое-что расскажу… – По линии секретной связи прокатилсятяжелый, продолжительный вздох. – Сон мне снится. Почти каждую ночь. Парнишкаконопатый, плачет. Помнишь, на Днестре-то?

– Еще бы не помнить…

– А ты говоришь, Нимец. Ладно, пойду я. Может, подрыхнусколько-нисколько.

После этого разговора сделалось Романову легче. Всегда такбывает, когда кому-то хуже, чем тебе.

Начальник дивизионной контрразведки завтракал в офицерскойстоловой, пребывая в гордом одиночестве. А может, не в таком уж и гордом. Времябыло оживленное, за остальными столиками свободных мест почти не было, но кподпоручику никто не подсаживался. Он ловил на себе косые, неприязненные взгляды.Не полюбили «особоуполномоченного» в 74-ой.

Это было хорошо и правильно. Алексей еще и нарочнофорсировал надменный вид, с многозначительной прищуренностью впивался глазамито в одного, то в другого. Именно так себя вел бы прыщ на ровном месте,изображая солидную возвышенность.

Расположился Романов основательно и надолго. Заказал большуюяичницу, поджаренного хлеба, потом чаю. Сидение в кантине могло затянуться. Поуговору с сотрудниками (некоторые из них были внештатными, неочевидными), по утрамс восьми до половины десятого подпоручику полагалось находиться здесь, устолика, с которого просматривалась главная и единственная площадь Русиновки.

Состояние у Алексея после тяжелой ночи было несколькооцепенелое, но в общем спокойное. Даже удивительно. Ведь сегодня, вероятно,решится успех дела. Судя по тому, что ни от Сливы, ни от Калинкина вестей непоступало, Учительница к Банщику не пошла. Это просто отлично.

Едва он это подумал, как вдруг увидел выходящего из переулкаВасю. Он двигался по направлению к столовой, решительно отмахивая правой рукой.Левая прижимала к боку шашку. Был прапорщик бледен, с кругами под глазами.После бессонной ночи на посту оно неудивительно. Кого, интересно, он оставилвместо себя у Мавкиной хаты?

Это первое, о чем Романов спросил помощника, когда тот селрядом.

– Никого.

– Ты отлучился и оставил Учительницу без присмотра? Почему?

– Потому что я за ней не присматривал.

Калинкин нынче был странный. Лоб выставил вперед, словнобычок, затеявший бодаться. Губы сжаты. Глаза сверкают.

– Я еще ночью хотел тебе сказать, но ты отмахнулся и исчез…Надо было догнать, но я смалодушничал. До утра собирался с духом… В общем, ятебе вот что хочу сказать. – Не похожий на себя прапорщик теперь выпятилподбородок. – Я отказываюсь подглядывать за Мавкой. Потому что это низко.Во-первых, она никакая не шпионка. А во-вторых… Я на ней женюсь. Вот!

Последние слова он выпалил единым залпом и, густо покраснев,уставился на Романова, потерявшего дар речи.

– Она ни в чем не виновата, – с нажимом продолжил Вася. – Яза нее ручаюсь. У меня есть это право после… после того, что у нас с ней было.

– А? – поперхнулся Романов. – Было? Когда?

– Вчера днем. Я потому и послал вместо себя Сливу. Чтобы небыть перед ней подлецом после… ну, этого. А потом понял, что все равно этоскверно. Следить за своей невестой я сам не буду и никому не позволю!

Алеша бешено затряс головой, чтобы скинуть проклятоеоцепенение.

– Погоди, – холодея сказал он. – Я правильно понял? Ты ночьювозле ее дома не дежурил? Вообще?

Зря Романов, поджидая Васю, демонстративно прохаживался спапиросой около Мавкиного дома. Она не смотрела в окно. Она сидела там же, гдеон ее оставил, погруженная в задумчивость.

Всё на свете оказывалось не таким, как ей раньшепредставлялось. Во всяком случае, многое. Этой ночью она изменилась. Миризменился. Жизнь изменилась. Всё изменилось.

В плохую сторону.

И мир, и жизнь, и сама Мавка утратили незамутненную ясность.Что с этим делать, непонятно. Но так, как раньше, уже не будет, это очевидно.

Просидев у стола час или даже больше, Мавка наконецподнялась. Накинула на плечи шаль.

Нужно идти к Опанасу.

Днем она летела к нему как на крыльях. Теперь шла, будто наказнь.

Это не помешало ей проверить, нет ли слежки.

Слежки не было. Ни возле дома, ни снаружи – Мавка нарочнопопетляла по улицам.