Виндсор Имбра не двигался. Он ждал, пока вытащат раненых и убитых.Он смотрел на Цири из-под полуприкрытых век, держа руку на рукояти меча,который, несмотря на обещание, не отвязал, выходя на арену.

– Не надо, – предостерегла она, едва заметношевеля губами. – Не вынуждай меня. Прошу.

Имбра был бледен. Толпа топала, орала и выла.

– Не слушай ее, – снова перекрыл рев и гамБонарт. – Достань меч. Иначе весь мир узнает, что ты трус и засранец! ОтАльбы до Яруги будет известно, что доблестный Виндсор Имбра удрал от малолетнейдевчонки, поджав хвост, словно дворняга!

Клинок Имбры на один дюйм выдвинулся из ножен.

– Не надо, – сказала Цири.

Клинок спрятался.

– Трус! – заорал кто-то из толпы. – Дерьмоед!Заячья жопа!

Имбра с каменным выражением лица подошел к краю арены.Прежде чем ухватиться за протянутые сверху руки, оглянулся еще раз.

– Ты наверняка знаешь, что тебя ждет, девка, –сказал он тихо. – Наверняка уже знаешь, что такое Лео Бонарт. Навернякауже знаешь, на что Лео Бонарт способен. Что его возбуждает. Тебя будутвыталкивать на арену! Ты будешь убивать на потеху таким свиньям и сволочам, каквсе эти сидящие вокруг хари. И на потеху тем, кто еще хуже них. А когда уже то,что ты убиваешь, перестанет их тешить, когда Бонарту надоест мучить тебя, тогдаон тебя убьет. Они выпустят на арену столько бойцов, что ты не сумеешь прикрытьспину. Или выпустят собак. И собаки тебя растерзают, а чернь в зале будетвдыхать сладостный аромат крови, и колотить в ладони, и орать «фора!». А тыподохнешь на испоганенном песке. Подохнешь точно так, как сегодня умирали те,которых посекла ты. Ты вспомнишь мои слова.

Странно, но только теперь она обратила внимание на небольшойгербовый щит на его эмалированном ринграфе.

Серебряный, поднявшийся на дыбы единорог на черном поле.

Единорог.

Цири опустила голову. Она глядела на украшенный орнаментомклинок меча.

И вдруг сделалось очень тихо.

– Ради Великого Солнца, – неожиданно проговорилмолчавший до того Деклан Рос аэп Маэльглыд, нильфгаардский ротмистртыла. – Не делай этого, девушка. Ne tuv’en que’ss, luned!

Цири медленно перевернула Ласточку в руке, уперла головку впесок. Согнула колено. Придерживая оружие правой рукой, левой точно нацелилаострие себе под грудину. Острие мгновенно пробило одежду, кольнуло.

«Только б не разреветься, – подумала Цири, сильнеенапирая на меч. – Только не плакать. Плакать не по кому и не над чем. Односильное движение – и всему конец… Всему…»

– Не сумеешь, – раздался в полной тишине голосБонарта. – Не сумеешь, ведьмачка! В Каэр Морхене тебя научили убивать,поэтому ты убиваешь как машина. Рефлекторно. А для того чтобы убить себя,требуются характер, сила, решимость и отвага. А этому они не могли тебянаучить.

– Как видишь, я не смогла, он оказался прав, – струдом сказала Цири. – Не смогла.

Высогота молчал, держа в руке шкурку нутрии. Неподвижно. Ужедавно. Он почти забыл о ней.

– Я струсила. Струсила. И заплатила за это. Как платиттрус. Болью, позором, паскудным унижением. И жутким отвращением к себе самой.

Высогота молчал.

* * *

Если б в ту ночь кто-нибудь подкрался к хате с провалившейсястрехой и заглянул сквозь щели в ставнях, то увидел бы в скупо освещеннойкомнатушке седобородого старика и пепельноволосую девушку, сидящих у камина.Заметил бы, что они молчат, уставившись в светящиеся рубином угли.

Но этого увидеть не мог никто. Хата с провалившейся, заросшеймхом стрехой была хорошо укрыта туманом и испарениями на бескрайних болотах итрясинах Переплюта, куда никто не отваживался заходить.

Кто прольет кровь человеческую, того кровь прольется рукоючеловека.

Бытие, 9:6

Многие из живущих заслуживают смерти, а многие из умерших –жизни. Ты можешь вернуть им ее? То-то же. Тогда не спеши осуждать и на смерть.Никому, даже мудрейшему из мудрых, не дано видеть все хитросплетения судьбы.

Дж. Р.Р. Толкин

Воистину, великая надобна самоуверенность и великаяослепленность, дабы кровь, стекающую с эшафота, именовать правосудием.

Высогота из Корво

– Чего вы ищете на моей земле? – повторил вопросФулько Артевельде, префект из Ридбруна, уже явно обеспокоенный затянувшейсятишиной. – Откуда прибыли? Куда направляетесь? С какой целью?

«Вот так кончаются игры в добрые намерения, – подумалГеральт, глядя на иссеченное загрубевшими шрамами лицо префекта. – Таккончаются благородные порывы дурного ведьмака, проявившего сочувствие к бандезаросших грязью лесных людей. Так заканчиваются желания обрести удобство иночлег в заезжих дворах, в которых обязательно сыщется шпик. Таковы печальныепоследствия странствований с болтуном-виршеплетом на шее. И вот сижу я теперь внапоминающей камеру безоконной конуре, на жестком, прибитом к полу стуле длядопрашиваемых, а спинка этого стула, чего невозможно не заметить, снабженазахватами и кожаными ремешками для укрепления рук и фиксации шеи. Правда, покачто ими не воспользовались, но они есть.

И как же, черт побери, теперь выпутаться из этой истории?»

Проблуждав пять дней с зареченскими бортниками, онинаконец-то выбрались из лесной пущи и вышли на заболоченные кустарники. Дождьпрошел, ветер разогнал испарения и легкий туман, солнце пробилось сквозь тучи,и в лучах солнца заиграли снежной белизной вершины гор.

Если еще не так давно Яруга была для них той четкой линией,границей, пересечение которой казалось явным переходом к дальнейшему, болеесерьезному этапу похода, то теперь они еще сильнее почувствовали, чтоприближаются к черте, барьеру, грани, к тому месту, с которого можно толькоотступать. Это чувствовали все и в первую очередь сам Геральт – ничего иногопочувствовать было невозможно, когда с утра до вечера перед твоими глазамивздымается на юге и загораживает путь могучая, зубчатая, горящая снегами иледниками горная цепь. Горы Амелл. И возвышающийся даже над зубастой пилойАмелла грозный и величественный, граненый, словно острие кинжала, обелискГоргоны. Горы Дьявола. Они не обсуждали эту тему, но Геральт чувствовал, чтодумают о ней все. Потому что и ему при взгляде на цепь Амелла и Горгону мысль опродолжении похода на юг тоже казалась чистейшей воды сумасшествием.

К счастью, вдруг оказалось, что больше на юг идти непридется.