– Барон Касадей, – медленно проговорил ВиндсорИмбра, – недоволен будет, господин Хувенагель. Ручаюсь, рад он не будет.Не знаю, стоит ли вам с ним раздор учинять.

– Доход есть доход, – повторил Хувенагель итряхнул щеками. – Барон Касадей прекрасно знает об этом. Он у меня подмаленькие проценты большие деньги одолжил, а когда придет, чтобы еще одолжить,тогда уж мы как-нибудь наши раздоры отладим. Но я не допущу, чтобы какой-тозаграничный деятель вмешивался в мое личное и частное предпринимательство.Здесь поставлены заклады. И люди за вход уплатили. В песок, что на арене,должна впитаться кровь.

– Должна? – заорал Виндсор Имбра. – Говнособачье. Ох, рука у меня чешется показать вам, что вовсе не должна! Вот уйдуотсюда и поеду себе прочь, не оглядываясь. Вот тогда вы можете вдоволь тут своюсобственную кровь пускать! Мне даже подумать мерзостно собравшемуся сбродупотеху доставлять!

– Пусть идет. – Из толпы неожиданно вышел заросшийдо глаз тип в куртке из конской шкуры. – Хрен с им, пущай идет, ежели ему,вишь ты, мерзит! Мине не мерзит. Говорили, кто энту Крысицу упекет, получитнаграду. Я объявляюсь и на арену вхожу.

– Еще чего! – взвизгнул один из людей Имбры,невысокий, но жилистый и крепко срубленный мужчина с буйными, расчехранными исвалявшимися в колтуны волосами. – Мы-та первей были! Верно, парни?

– Верно, – поддержал его другой, худой, с бородкойклинышком. – При нас первенствование! А ты нос не задирай, Виндсор! Ну ичего, что чернь в зрителях? Фалька на арене, стоит руку потянуть и – хватай. Ахамы пущай себе глаза вылупляют, нам плевать на это!

– Да еще и добыток достанется! – заржал третий,выряженный в яркий амарантовый дублет. – Ежели спорт, так спорт, разве жне так, господин Хувенагель? А коли потеха, так потеха! Тут вроде бы о какой-тонаграде болтали?

Хувенагель широко улыбнулся и подтвердил кивком головы,гордо и достойно тряся обвисшими брылями.

– А как, – полюбопытствовал бородатенький, –заклады ставят?

– Пока, – рассмеялся купец, – на результатыбоя еще не ставили! Сейчас идет три к одному, что ни один из вас не осмелитсявойти за ограждение.

– Фью-ю-ю-ю! – свистнул Конская Шкура. – Яосмелюсь! Я готов!

– Сдвинься, сказал! – возразил Колтун. – Мыпервыми были, и, сталбыть, первенствование по нашей стороне. А ну, чего ждем?

– И всколькиром можно туда, к ей на площадку? –Амарантовый поправил пояс. – Али токмо поодиночке льзя?

– Ах вы, сукины дети! – совершенно неожиданнорявкнул пастельный бургомистр бычьим голосом, никак не соответствующим еготелесам. – Может, вдесятером хотите на одиночку? Может, конно? Может, наколесницах? Может, вам катапульту с цехгауза одолжить, чтобы вы издалекакамнями в девку метали? А! Ну!

– Ладно, ладно, – прервал Бонарт, что-то быстрообсудив с Хувенагелем. – Пусть будет спорт, но и потеха тоже быть должна.Можно по двое. Парой, значит.

– Но награда, – предупредил Хувенагель, –удвоена не будет! Если вдвоем, то придется поделить.

– Какая ишшо пара? Как ишшо вдвох? – Колтун резкимдвижением стряхнул с плеч куртку. – И не встыд вам, парни? Это ж девка, неболе того! Тьфу! А ну, отсунься. Один пойду и положу ее! Тоже делов-то!

– Мне Фалька нужна живая, – запротестовал ВиндсорИмбра. – Плевал я на ваши бои и поединки! Я на бонартову потеху не пойду,мне девка нужна. Живая! Вдвоем пойдете, ты и Ставро. И вытащите ее оттуда.

– Для меня, – проговорил Ставро, тот, что сбородкой, – позорно идти вдвоем на эту ходобищу.

– Барон тебе твой позор флоренами осладит. Но только заживую.

– Стало быть, барон скупец, – захохоталХувенагель, тряся брюхом и бульдожьими брылями. – И духа спортивного нет внем ни на обол. Да и желания другим дух поднимать. Я же спорт поддерживаю. Иразмер награды увеличиваю. Кто в одиночку на арену выйдет и один, насобственных ногах с ней сойдется, тому я этой вот рукой из этого вот кошеля недвадцать, а тридцать флоренов выложу.

– Так чего ж мы ждем? – крикнул Ставро. – Яиду первым!

– Не спеши! – снова прорычал маленькийбургомистр. – У девки всего лишь тонкий лён на хребте! Значит, и ты скиньсвою разбойничью шкуру, солдат! Это ж спорт!

– Чума на вас! – Ставро сорвал с себя украшенныйжелезяками кафтан, затем стащил через голову рубаху, явив миру худые, заросшие,как у павиана, руки и грудь. – Чума на вас, глубокоуважаемый, и на вашспорт засратый! Так пойду, нагишом, в портках однех! Вот так! Иль портки тожескинуть?

– Снимай и подштанники! – сексуально прохрипеламаркиза де Нэменс-Уйвар. – Посмотрим, только ль на морду ты мужик!

Награжденный долгими аплодисментами, голый по пояс Ставро досталоружие, перебросил ногу через бревно барьера, внимательно наблюдая за Цири.Цири скрестила руки на груди. Не сделала даже шага в сторону торчащего из пескамеча. Ставро замялся.

– Не делай этого, – сказала Цири оченьтихо. – Не заставляй меня… Я не позволю прикоснуться к себе.

– Не злись, девка. – Ставро перебросил черезбарьер вторую ногу. – У меня ничего супротив тебя нет. Но доход естьдоход.

Он не докончил, потому что Цири была уже рядом. Уже держалав руке Ласточку, как она мысленно называла гномов гвихир. Она использовалапростой, прямо-таки детский выпад, финт, который называется «три шажка», ноСтавро не дал себя на это поймать. Он отступил на шаг, инстинктивно поднял мечи тут оказался целиком в ее власти – после отскока уперся спиной в ограждениеарены, а острие Ласточки застыло в дюйме от кончика его носа.

– Этот фокус, – пояснил Бонарт маркизе, перекрываярев и крики восхищения, – называется «три шажка, обман и выпад терцией».Дешевый номер, я ждал от девчонки чего-нибудь поизящнее. Но надо признать,захоти она, этот остолоп был бы уже мертв.

– Убей его! Убей! – орали зрители. А Хувенагель ибургомистр Пенницвик опустили вниз большие пальцы. С лица Ставро отхлынулакровь, на щеках проступили прыщи и оспины – последствия перенесенной в детстве болезни.

– Я ведь сказала, не заставляй меня, – прошепталаЦири. – Я не хочу тебя убивать! Но прикоснуться к себе не дам. Возвращайсятуда, откуда пришел.

Она отступила, отвернулась, опустила меч и посмотреланаверх, в ложу.