его волосах там, где краска черного ореха начала смываться. Он перевел взгляд зеленых глаз с огня на нее. – Это может закончиться катастрофой.

– Но французское правительство наверняка остановит узурпатора раньше, чем соберется коалиция, – предположила Марианна. – Король…

– Людовик в лучшем случае слаб, а в худшем – бесполезен. Нет, никакая сила внутри Франции не остановит Бонапарта. Начнется война. Снова. Самым разумным будет покинуть эту страну сейчас, до того, как мы окажемся в самом центре событий.

– Вы хотите вернуться домой? – Она не смогла скрыть нотку изумления в голосе.

– Я сказал, что это будет самым разумным. – Его губы сложились в едва заметную усмешку. – Но это не значит, что так собираюсь поступить. Я просто не могу. А вот вы должны уехать, причем немедленно.

– А как же ваш брат?

– Мне придется рискнуть.

– Но Доминик сказал…

– Мне известно, что он сказал, но я не намерен тащить вас в гущу военных действий.

Она моргнула, услышав запальчивость в его голосе.

– Плохо уже то, что вы находитесь здесь. – Его глаза сверкнули гневом. – Вам нельзя продолжать боксировать. Доктор, который вас осматривал, сказал, что подобные удары часто приводят к опухолям мозга, а когда такое случится, вы умрете…

– Вы думаете, я неотесанная или тупая?

– Вы знаете мое мнение, – возразил он.

– Так почему вы рассказываете мне то, что я и так давно знаю?

– Вы упрямая – не тупая и неотесанная, а преданная и непреклонная, и такая чертовски юная, что не понимаете, сколь драгоценна ваша жизнь и как быстро ее можно потерять. – Он резко замолчал и, судя по его лицу, удивился собственному взрыву эмоций сильнее, чем его собеседница.

– Там, на пароме, я дала вам слово, что поеду с вами, ваша светлость. И я поеду с вами.

– Я запрещаю. Это слишком…

– Вы запрещаете? – Ее голос прозвучал слишком громко для маленькой комнаты.

Герцог тяжело вздохнул:

– Возможно, «запрещаю» – неудачное слово.

– Возможно, – согласилась она ледяным тоном.

– Мне следовало сказать, что вы не пойдете на ту встречу.

– Вы не сможете мне помешать. Я знаю, где и когда она состоится, и…

– Вы же не хотели встречаться со Стриклендом. А теперь и не должны.

– Теперь речь идет не только о вашем брате. Если Доминик использовал меня в своих грязных целях, я хочу это знать.

– Я могу рассказать вам об этом позже, когда вернусь в Англию. Вам не нужно…

– Я поеду туда – с вами или без вас. Выбирайте.

Он стиснул зубы, выражение его лица было таким хмурым, каким она до сих пор его не видела. Ей пришло в голову, что герцог постепенно утрачивает способность скрывать свои чувства. А может, она научилась считывать те тонкие сигналы, которые больше никто уловить не мог. Так или иначе, но Марианна видела, что он на грани…

– Кроме того, – добавила она менее воинственным тоном, – как вы понимаете, Барнабас решил продолжать турне, значит, я в любом случае туда поеду.

Герцог гулко рассмеялся:

– Я ничуть не удивлюсь, если он полезет в самую гущу боевых действий.

– Ваша встреча с Домиником еще не скоро, – напомнила Марианна. – И что вы собираетесь делать все это время?

Его хищный взгляд словно прожигал в ней дыру. Он не привык, чтобы кто-то поступал против его воли, и это наверняка было для него весьма болезненным опытом. Но Марианна видела, что он колеблется. Они знакомы всего несколько недель, но их связь вынужденно оказалась очень тесной. Пора бы ему уже понять, что она не намерена отступать.

Наконец, спустя, казалось, целый час, он произнес:

– Я отправлюсь прямиком в Мец и постараюсь избегать любых враждебных действий по отношению ко мне. Доминик не дурак и поймет, что означают последние события для турне вашего дяди. Думаю, он будет ждать моего появления раньше.

– Вряд ли сейчас подходящее для англичанина время путешествовать по стране.

– У нас есть фургон. Чем не странствующая труппа?

– Английский цирк?

– Французский. Неужели так трудно поменять название на фургоне.

– Не хочу никого обидеть, но единственный из вас, кто может сойти за француза, – это Эллиот.

Герцог прищурился:

– Что вы хотите этим сказать?

– Думаю, вернуться в Англию должны вы. Если кому и оставаться, так это мне и Эллиоту. Возможно, мы сумеем уговорить кого-нибудь из рабочих сцены сопровождать нас. Мы можем взять ваш фургон, доставить деньги и привезти обратно вашего брата.

Эта идея ошеломила его.

– Ни под каким видом.

– Даже если поездка с англичанином поставит под угрозу его жизнь?

– Вы же представления не имеете, что Стрикленд задумал! – отрезал герцог, игнорируя вопрос. – А у меня нет ни малейшего намерения ехать куда-нибудь, кроме Меца. Так что давайте считать эту тему закрытой.

Марианна не очень-то верила, что он примет ее идею, но попытаться стоило.

– Значит, я присоединюсь к вам троим. Возьмем только один фургон и моего коня.

– Марианна!

– М-м-м? – промычала она вопросительно, в то время как мысли ее лихорадочно метались. В фургоне им, конечно, будет тесно, и еще…

– Вы не обязаны этого делать.

Его негромкий голос вырвал ее из размышлений, и она подняла на него взгляд. Такого выражения лица у него она еще не видела – сомнение. Не нужно быть гением, чтобы понять, в чем он сомневается. Какая-то его часть хочет, чтобы она поехала с ними: на кону стоит жизнь его брата, но, как человек благородный, он не может подвергнуть опасности молодую женщину.

Она встретила его тревожный взгляд, и сердце ее забилось чаще. Марианна приняла правду: ей совершенно все равно, кто он такой, хоть сам король Англии. Она просто не хочет его отпускать, вот и все. Нет, если можно провести рядом с ним еще несколько недель, потому что всю оставшуюся жизнь ей предстоит прожить без него.

– Я еду с вами, ваша светлость, – заявила она с улыбкой. – И давайте больше не будем об этом.

Глава 22

– Я запрещаю тебе! – выкрикнул Барнабас.

Марианна поймала веселый взгляд герцога и уловила его мысль: дядя уже второй человек, который за последние сутки сказал ей те же самые слова.

– Ты не можешь запретить мне уехать, дядя.

– Могу! Тебе всего двадцать, ты еще под моей опекой.

Герцог фыркнул, и Барнабас резко повернулся к нему.

– Вы надо мной смеетесь, а ведь именно вы хотите подвергнуть мою племянницу опасности.

– Я просил ее остаться, но она права, Фарнем: она вполне самостоятельная.

– О, вот как: теперь она самостоятельная! Но в Лондоне вы пели другую песенку. Там она должна была действовать согласно вашему плану. Там