– Боюсь, что я застряну здесь на все выходные.

– У тебя были какие-то планы?

– Собиралась проведать мать, но… – Она устало пожимает плечами.

– Вы с ней часто видитесь? – спрашиваю я. Мне действительно любопытно.

Каро качает головой – экономное, едва заметное движение.

– Мне всегда кажется, что я должна навещать ее чаще. – Она морщит нос, как мне кажется, не без юмора. – Пока я не оказываюсь у нее. Потому что потом я начинаю думать с точностью до наоборот.

Я усмехаюсь:

– Вы с ней не ладите?

Она вновь пожимает плечами:

– Это исхоженная дорожка. Все начинается хорошо, но рано или поздно мать начинает меня критиковать. Дело в том, что она не хотела видеть меня юристом, я же всегда мечтала пойти по стопам отца. Она не видит смысла, почему я должна так упорно трудиться. По ее мнению, мне следовало отхватить себе богатого мужа или жить за счет отца…

Каро умолкает и снова морщит нос, но юмор ушел. Внезапно она кажется мне страшно беззащитной. Я впервые представляю себе тринадцатилетнюю девочку, как она в одиночку преодолевает подводные камни, какие только таит в себе жизнь подростка, имея мать, которой невозможно угодить, использовавшую ее в качестве инструмента против отца, с которого ей хотелось брать пример. Я думаю о моей собственной матери, медсестре в доме престарелых, которая одновременно и гордится мной, и совершенно не разбирается в том, что я делаю и зачем, если ради этого приходится допоздна торчать на работе. Зато это всегда прекрасно понимал мой отец. Мне впервые хочется обнять Каро, поговорить с ней по душам, но я не знаю, с чего начать.

– В любом случае, – бодро говорит она, лишая меня такой возможности, – вчера вечером я вполне могла бы обойтись без пробежки до Скотленд-Ярда.

Она смотрит на меня через стол и снова откусывает печенье. Ее мелкие острые зубы блестят ослепительной белизной. Похоже, она их отбеливает. Передо мной снова та Каро, которую я хорошо знаю, но мгновения откровенности выбили меня из колеи. Я до сих пор ощущаю их вибрацию. Вполне возможно, под хрупкой, раскрашенной оболочкой Каро есть и другие версии ее «я», сложенные одна в другую наподобие русских матрешек. Их много, и они копились долгие годы. Но если осторожно заглянуть в них, снимая одну за другой, внутри окажется юная ранимая девочка, какой Каро была на момент развода родителей, и она до сих пор носит их все в себе. Возможно, мне следует быть аккуратнее с этой ее оболочкой.

– А что думаешь про вчерашнее событие ты? – спрашивает она.

Я морщусь, подыскивая уклончивый ответ.

– Мне не понятно, почему Модан не бросил это дело и не уехал домой. Ведь нет ничего, что позволило бы подозревать хотя бы одного из нас. С тем же успехом можно обвинить любого, кто в ту ночь был поблизости.

Каро энергично кивает и дожевывает печенье.

– Полностью с тобой согласна, – говорит она и тут же добавляет: – Странно, но он почему-то постоянно спрашивает меня про Тео.

– Неужели?

– Да, вцепился в него, как собака в кость. А что я могу сказать? Мы были вместе, пока не разошлись каждый в свою кровать, а потом… – Она машет рукой. Этот жест совершенно ей не идет, он слишком туманный. Каро же никогда не бывает туманной. – Потом я уснула, а что можно сказать про человека, когда он спит?

– Это касается нас всех, – жестко говорю я. – Наверняка была пара часов, когда все спали, и поэтому никто ни за кого не может поручиться. – За исключением Лары и Тома, слившихся в любовных объятиях.

– Совершенно верно. Поэтому тем более странно, что его в первую очередь интересует Тео. – Каро пожимает плечами. – Хотя, как бы омерзительно это ни звучало, если это был кто-то из нас… – Я смотрю на нее, не столько в ужасе, сколько в изумлении. Неужели она совершенно не знает Тома? Она ведь наверняка должна понимать, что он ни за что не позволит марать имя Тео. Но Каро вновь пожимает плечами. – Ну ладно, ближе к делу. Надеюсь, ты просветишь меня, как обстоят наши дела с кандидатами?

Что я и делаю. Мы с ней обсуждаем варианты решений. Процесс этот давно налажен, поэтому добавить ей особенно нечего. Вопросы ее вполне профессиональны и разумны, хотя мне кажется, что она больше сосредоточена на извлечении сиюминутной выгоды из найма новых работников, нежели на перспективах кадровой политики вверенной ей компании. А вот Гордон наверняка подошел бы к этому с точностью до наоборот. Мне придется проявлять осмотрительность, чтобы Каро не разрушила тот фундамент, который мы с ним заложили. Я делаю пару осторожных намеков, но они почему-то оказываются не такими и осторожными. После второго Каро останавливается и смеется.

– Кейт, – говорит она с искренней улыбкой, – не переживай. Я всегда на высоте. Обещаю, что не распугаю лошадей.

– Да я понимаю. Просто главными причинами, почему выбор пал именно на этих кандидатов, были коллегиальность и возможности карьерного роста.

– Поняла. Не переживай. – Она кладет ручку и зевает, лениво прикрывая рот. Адреналин постепенно вытекает из ее пор, зато зевки становятся все более частыми. – Ой! – внезапно восклицает Каро, стряхивая с себя сонливость. – Я хотела предупредить, что тебе, возможно, позвонит некто по имени Хью Бромптон из «Стоклиз». – «Стоклиз» – это такая весьма успешная британская юридическая фирма, которая берется буквально за все на свете. И хотя она не соперник фирме «Хафт и Вейл», поскольку не замахивается на громкие сделки, но ведь есть огромное количество дел, пусть не громких, однако требующих помощи хороших юристов. – Мы нередко прибегаем к их услугам, когда нам нужно выполнить какую-нибудь рутинную работу. Клиенту это обходится дешевле, нежели наш собственный персонал. – Говоря эти слова, она пристально смотрит на меня, чуть наклонив голову, и ее усталые глаза поблескивают, как у птички. – В общем, им нужны новые кадры, и я рассказала Хью о тебе и даже посоветовала, чтобы он тебе позвонил. Судя по его словам, это крупный заказ и контракт уже практически твой. По крайней мере, в том, что касается его согласия. Ведь если ты хороша для «Хафт и Вейл», то уж наверняка хороша и для них.

Я сражена наповал. Пару мгновений пребываю в растерянности, но потом говорю:

– Спасибо. – Что еще я могу сказать? А вот внутри я судорожно пытаюсь понять, где здесь подвох, потому что он наверняка есть. И если я не пойму, в чем он, то как мне узнать, что у нее на уме. По крайней мере, это касается той Каро, которую, как мне казалось, я хорошо знаю. Но что, если сидящая в данный момент передо мной Каро не такая? – Я цепляю на лицо улыбку, которая, по крайней мере, наполовину искренняя. – С твоей стороны это огромная любезность. Еще раз спасибо.

– Но ведь наши фирмы сотрудничают, а партнеры по бизнесу должны помогать друг другу. – Ее глаза блестят, затем она улыбается самодовольной улыбкой и хитро добавляет: – Я же говорила тебе, что я всегда на высоте.

Я смеюсь, частично от неожиданности, частично потому, что ее небольшой выпад действительно смешной, и на какой-то миг я вижу ее такой, какая она, возможно, и есть, такой, какой видят ее Себ и Том, – умной, бесстрашной, с чувством юмора. Мне трудно сказать, что передо мной – часть картины или же картина, которая изменилась. Если честно, я не знаю, что и думать.