Я жду, что полицейский скажет дальше, но он лишь снова обводит нас взглядом.

– Вряд ли вы собрали нас только ради этого, – внезапно говорю я. Я устала. По крайней мере, от его спектакля. А еще я расстроена и не отдаю себе отчета в собственных действиях. Лара кладет руку мне на локоть, но даже это не способно меня остановить. – Нет, я совершенно серьезно. Она закончила свою жизнь, сложенная гармошкой на дне колодца. Чем еще это может быть, как не грязной игрой?

– Сложенная гармошкой? – хмурится Модан. – Это как понимать?

Лара что-то быстро выпаливает по-французски. Лицо француза проясняется.

– Понятно. – Он как будто пробует новую фразу. – Сложенная гармошкой. Что ж, справедливо замечено, хотя, разумеется, мы не можем окончательно отбросить версию самоубийства или несчастного случая. – Последние два слова он произносит с сильным французским акцентом, но меня куда больше зацепило самоубийство. Какая нелепость! Я подавляю в себе взрыв хохота: это было бы весьма некстати. Но неужели он серьезно рассматривал вероятность того, что она сама себя запихнула в колодец? Я бросаю взгляд вдоль стола и встречаюсь глазами с Северин. Не считая чисто логистических сложностей в осуществлении такого рода намерения, мы обе прекрасно знаем: в ее планы не входило сводить счеты с жизнью.

– Но вы правы. Не только ради этого, – продолжает Модан, не замечая на себе тяжелого взгляда Северин.

По ту сторону, подавшись вперед и забыв про мобильник, застыла Каро. В эти минуты она – классическая иллюстрация внимания. Правда, непонятно: то ли она действительно внимательно слушает, то ли делает вид. Том с Себом по-прежнему сидят, развалившись на стульях, однако в Себе напряжение тотчас бросается в глаза. Ему явно недостает врожденного притворства Каро.

– По истечении долгого времени, если только тело каким-то образом не сохранилось, результаты судмедэкспертизы могут быть нулевыми. Вернее, неокончательными. В данном случае мы имеем тело, пролежавшее десять лет в теплом и сухом месте; в таком обычно хорошо сохраняются только кости. – Сидящая рядом со мной Лара вздрагивает. Движение едва заметное, но оно не ускользает от Модана. Интересно, что бы он подумал, если б вздрогнула я или Каро. – Прошу меня извинить, тема не слишком приятная, но без нее не обойтись. Итак, как я уже сказал, сохранились только кости. – Он разводит руками: – Сломанные кости.

– Сломанные? – переспрашивает Лара. – И кто же их сломал?

– Мы не можем сказать, когда имели место переломы – до или после смерти, – Модан пожимает плечами и одновременно на миг разжимает и вновь сжимает пальцы. – Такие можно получить в автокатастрофе, – он пару секунд подыскивает нужное слово и, найдя, щелкает пальцами, – если был совершен наезд.

Я замечаю, как сидящий по другую сторону стола Том резко вскидывает глаза на Модана. Впрочем, это длится всего одно мгновение – в следующую секунду передо мной все тот же равнодушный наблюдатель, каким он был с самого начала. И все же он чем-то удивлен. Впервые с того момента, когда стало известно о том, что Северин найдена, я замечаю в нем удивление.

– Или же, – продолжает Модан, – переломы имели место, когда тело запихивали в колодец. Когда его, как выразилась Кейт, сложили гармошкой. – Он кивком указывает на меня. И хотя на этот раз на его лице нет улыбки – это было бы верхом дурного тона, – я знаю, что внутри полицейский улыбается.

– Итак, вы говорите, – подает голос Каро, чье лицо являет собой профессиональную маску, – что у вас нет улик, подтверждающих причину смерти? В таком случае что держит вас здесь? Может, вам стоит собрать вещи и вернуться домой?

Пальцы Лары впиваются мне в руку. Модан даже не смотрит на нее.

– К сожалению, non[7], – добавляет он с театральным вздохом. – Вы правы, причина смерти нам не известна. Зато у нас есть ее кости. Человеческое тело – удивительная вещь… – Он с полуулыбкой покачивает головой. – Воистину удивительная. Даже после смерти оно находит способы говорить с нами. – «Можешь не рассказывать», – думаю я с черным юмором. Что касается меня, то кости Северин очень даже разговорчивы, хотя с Моданом они наверняка общаются несколько иным способом. – У нас есть ее кости, и они говорят нам, что в субботу утром Северин на автовокзале не было.

– Что? – ошарашенно спрашивает Лара. – А видеозапись?

Модан качает головой:

– Это не она. Non. Тот же рост, похожее телосложение, даже шарф. – Он выразительно крутит над головой рукой. – Но это не она. Пропорции не те. Не могу точно сообщить вам технические детали, но речь идет о соотношении длины одних костей к другим. Плюс у нас имеются ее фотоснимки… Это не она. Эксперты абсолютно уверены. Absolument[8]. На видеозаписи не Северин.

Вывод: это кто-то из нас.

Его слова обрушиваются на меня бомбой. Если честно, в глубине души я давно с ужасом этого ожидала. Это кто-то из нас. Как и ее найденное в колодце тело, внезапно это кажется мне вполне логичным, неизбежным и очевидным. Кто-то из нас пятерых-шестерых, включая Тео, убил Северин. И, несмотря на все теории, призванные убедить в обратном, теперь я точно знаю, что это так, как если б знала это с самого начала.

Я обвожу глазами лица сидящих за столом и вижу на них разную степень шока. Лара все еще пытается переварить сказанное, и истинный смысл слов Модана пока еще не дошел до нее.

– Ни фига себе совпадение, – бормочет она.

Том сидит не пошелохнувшись, но за этими полуопущенными веками кипит мозговой штурм.

– Неужели? Вы уверены? – говорит Каро.

В ответ Модан кивает и, сложив ладони домиком, подпирает пальцами подбородок и задумчиво хмурится. Что касается Себа… у него жутко усталый вид. Лицо серое. Подавленное. Такое впечатление, что в душе он тоже давно знал и с ужасом ждал, когда это всплывет наружу.

– Alors, – говорит Модан, подводя итог, – вы пятеро последними видели мадемуазель Северин живой.

– Не только мы. Еще Тео, – небрежно замечает Каро. При этих ее словах Том как будто каменеет и бросает в ее сторону хмурый взгляд. Я знаю почему: игры уже начались… а может, они начались еще раньше. Это такая жуткая версия игры «передай другому»: музыка внезапно останавливается, и никто не хочет, чтобы приз оставался в его руках. Всем было бы крайне удобно, если б Тео, единственный из нас, кому уже ничего не грозит, взвалил вину на себя. Я смотрю на Тома. Нет, без боя он этого никогда не допустит. Я вновь обвожу глазами сидящих за столом. Мой взгляд скользит по их лицам, и я невольно мысленно спрашиваю себя: Это ты? Это твоих рук дело? И самый неприятный, самый болезненный вопрос: как далеко ты готов зайти, лишь бы обвинить кого-то другого? И наконец, я смотрю на Северин. Она отвечает мне равнодушным взглядом. Затем соскальзывает вниз на стуле и, откинув назад голову, блаженно закрывает глаза: загорает. Я же думаю, что в этом зале вне подозрения лишь двое – Северин и Лара, причем одна из них – жертва и давно мертва.