Глаза пса замерли на старике, и в них читалась та же мольба, что была в глазах Тарика. Казалось, животное понимало, что дни его хозяина сочтены, но не желало покидать его до самого конца.

Комната наполнилась тяжёлым, гнетущим молчанием. Лишь слабое дыхание Тарика и редкое поскрипывание деревянного пола нарушали тишину. Константин стоял молча, чувствуя, как эта сцена впечатывается в его сознание, становясь символом не только боли, но и преданности, которой не могли сломить ни болезнь, ни время.

В тусклом свете, пробивавшемся через тяжёлые шторы, он заметил ещё одну фигуру, склонившуюся над постелью. Это был местный лекарь — худощавый мужчина в серой накидке, с усталым, но напряжённым взглядом. Завидев Константина, лекарь остановился, оглядел его с головы до ног и прищурился, в его глазах мелькнула смесь недоверия и ненависти.

— Чудотворец, — произнёс он с горькой усмешкой, не удостоив Константина поклоном. — С таким умением я здесь больше не нужен.

Не дожидаясь ответа, он вытер руки об одежду и быстрым шагом вышел, хлопнув дверью.

Константин остался наедине с умирающим Тариком. Торговец лежал на постели, его тело было изогнуто в судорожной позе, словно он пытался сбежать от своей собственной боли. Рубашка, мокрая от пота, прилипла к исхудавшему телу, обнажая рёбра. Каждое его движение — даже малейший вдох — сопровождалось мучительным хрипом, будто воздух сражался за право попасть в лёгкие.

— Элиэзер… — выдавил он сквозь пересохшие губы, голос его был тонким и дрожащим.

Тарик с трудом поднял глаза на Константина, и тот увидел в них смесь мольбы, страха и покорности. На лбу старика выступили капли пота, которые стекали вниз, словно слёзы. Его пальцы судорожно сжимали покрывало, белея от напряжения.

— Жар… словно огонь... разливается внутри… — простонал Тарик, его тело вздрогнуло от очередного приступа боли.

Грудь торговца вздымалась неровно, а каждое его движение отзывалось влажным, болезненным кашлем, от которого по его подбородку стекали тёмные, вязкие пятна. С каждым приступом его лицо искажалось гримасой, от чего казалось, что мышцы сами по себе пытаются сжаться в агонии.

— Они... — прошептал Тарик, хватая воздух ртом. — Они прислали вас...

Слова обрывались, но боль не отпускала его даже на мгновение. Его живот был вздут, а в воздухе чувствовался отвратительный запах, исходящий от него — тело уже начинало сдавать.

— Исцелите меня, — прошептал он, глаза расширились, полные мольбы. — Или дайте мне… конец…

Константин стоял неподвижно, изучая умирающего. Его собственное дыхание стало тяжелее: он видел подобное раньше, но каждый раз это зрелище пробуждало в нём смесь сострадания и холодного ужаса. Он понял, что Тарик был человеком, которого обрекли на смерть — не только болезнью, но и людьми, использующими его как инструмент.

— Они хотели увидеть чудо, — прошептал Тарик, его голос дрожал от боли. — Хотели доказательств… вашей силы. Но… зачем мне это? Зачем?

Его тело вновь выгнулось в приступе, рот раскрылся в беззвучном крике. Когда приступ прошёл, он ослабленно обмяк, с трудом вдохнув воздух, а потом закрыл глаза, едва шевеля губами:

— Пусть эта боль... закончится...

Константин молча наблюдал за ним, ощущая груз выбора, который предстояло сделать. В комнате всё стихло, кроме тяжёлого дыхания умирающего, но тишина казалась громче любых слов.

Константин, стоя у постели Тарика, не двигался. Он смотрел на старика, чьё тело изнемогало под тяжестью болезни. Болезнь медленно, но уверенно уничтожала его. Пёс Ашар, покорно лежавший рядом, изредка поднимал голову, будто чувствовал напряжение в комнате. Его глаза блестели влажным огнём преданности и тревоги.

Константин сжал кулаки. В его голове шла битва. Он знал, что обладает силами, которые могут спасти Тарика. Его дары не раз выручали его и других. Но каждый раз их использование влекло за собой опасность — для него самого. Его могли обвинить в колдовстве, проклятии или даже связи с тёмными силами. Градоначальник только и ждал повода. Любой шаг в сторону "чуда" стал бы прямым билетом в тюрьму или, что ещё хуже, на костёр.

"Но если я ничего не сделаю..." — Константин закрыл глаза, перед его мысленным взором всплыл город: тесные улочки, шумные рынки, дети, играющие в пыли. Он видел, как болезнь расползается по этим улочкам, превращая их в пустыню. Умирающие, рыдающие, потерянные.

Он подошёл ближе к постели и, опустившись на колено, посмотрел на пса. Ашар тихо заскулил и ткнулся носом в ладонь Константина. Этот жест будто пронзил его сердце.

— Ты хочешь, чтобы я помог ему? — шёпотом спросил Константин, не зная, обращается ли он к животному или к своей совести.

Пёс снова ткнулся в его руку, затем улёгся, положив голову на лапы. Константин почувствовал странное спокойствие, но за ним тут же накатила волна сомнений.

"Если я использую дары, я спущу на себя волков. Если же я этого не сделаю, город погибнет. А вместе с ним и все, кого я люблю."

Он взглянул на Тарика, чьё дыхание стало совсем поверхностным. Старик открыл глаза, затуманенные болью, и тихо произнёс:

— Ты колеблешься... Я знаю, кто ты... И что можешь... Ты не для меня решаешь. Для них...

Константин отвёл взгляд. Эти слова лишь усилили груз на его плечах. Он поднялся, прошёлся по комнате, остановился у окна. За пределами массивных стен дома город жил своей жизнью, но этот мир был на волоске от катастрофы.

"Если сделаю что-то — это будет стоить мне свободы. Если нет — это будет стоить жизней," — размышлял он, ощущая, как напряжение разрывает его изнутри.

Он вдохнул глубоко, закрывая глаза. Решение нужно было принимать.

Как только мысль о шаре вспыхнула в его сознании, Константин резко развернулся. На лице появилась смесь решимости и беспокойства. Он не мог терять ни минуты.

— Ашар, оставайся здесь, — бросил он, глядя на пса, который поднял голову, следя за каждым его движением.

Константин вылетел из комнаты, едва не столкнувшись с потрясённым слугой, и направился к выходу. Его шаги гулко раздавались по коридорам, отдаваясь эхом в гулкой тишине дома.

На улице он кинулся к экипажу, запряжённому усталыми лошадьми. Возница, скучающе теребивший в руках кнут, встрепенулся, заметив его спешку.

— Быстро, домой! — Константин почти крикнул, запрыгивая в экипаж. — И не жалей лошадей!

Возница посмотрел на него с удивлением, но кивнул, потянул за поводья, и экипаж тронулся.

Колёса громыхали