Когда Кэри наконец вернулся, он принес с собой какую-то бутылку и, откупорив ее, сунул мне.

– Пей.

– Что это?

– Коньяк. Пей, не рассуждай.

Своим спутанным сознанием я все-таки подметила, что решение это весьма удачное, сделать так, чтобы меня попросту вырубило. Я прижалась губами к горлышку бутылки, так услужливо поддерживаемой Ланкмиллером.

Паника не унималась до тех пор, пока количество выпитого алкоголя окончательно не оторвало меня от реальности.

В моей жизни не раз бывало так, что материться хотелось быстрее, чем появлялась способность связно мыслить, но сегодня этого хотелось как-то по-особенному невыносимо. Если б еще это могло сделать мне хоть капельку лучше…

Потолок расплывался в жутком сером мареве, и я даже пару раз жмурилась, вздрагивая, потому что казалось, что он сейчас просто рухнет на голову. Черт возьми, уберите его подальше отсюда, это просто невыносимо!

– Пришла в себя? – осведомился мучитель, и этот вопрос в кои-то веки не показался мне по-обдолбански глупым, потому что я и сама-то наверняка сказать не могла, пришла ли.

Голос послышался откуда-то слева и, словно колючая проволока, застрял в ушах. Я простонала в ответ что-то вроде «очень плохо» и закрыла лицо руками.

– Слева на тумбочке стакан стоит, там средство от похмелья. Выпей, тебе полегчает, – посоветовал Ланкмиллер.

– Похмелья? – с трудом переваривая информацию, переспросила я.

Черт, после того как Такара уехал, ни черта не помню, будто этот кусок моей жизни вымарали, оставив на том месте уже знакомое ощущение незаполненного пробела.

– Я в тебя вчера полбутылки коньяка влил, естественно, тебе хреново. В душ сходи, постой под холодной водой, – Кэри продолжал с умным видом давать указания по борьбе с гадким недугом, хотя я улавливала только общий смысл.

Кое-как сползла с кровати, выпуталась из одеяла и залпом осушила стакан, даже не ощутив вкуса. Во рту было сухо, горло жгло словно пожаром, и оттого еще тяжелее стало дышать.

Движимая разве что ненавистью ко всему сущему, я все же нашла в себе силы направиться в сторону ванной, по кусочкам собирая вчерашний день.

Ах, точно, картинки одна за одной принялись всплывать в голове: тот нечеловеческий ужас, пригвоздивший меня к месту своей внезапностью, обеспокоенный Кэри, коньяк… Сложно даже сказать, что из этого стало причиной моих мучений.

Прохладные струи воды, едва касаясь кожи, уже дарили незабываемое блаженство, тихонько вдыхали в меня жизнь, выпитую за вчерашний день. Постепенно пришло приятное расслабление, чудодейственное средство от похмелья мало-помалу прояснило мысли, привело в порядок голову: потолок уже не падал, и стены не сжимались, угрожая расплющить голову. В целом мне стало лучше. Пока я не добралась до зеркала.

Лишь один, брошенный искоса взгляд – и у меня аж сердце екнуло, а потом вдруг стало смешно. Вот чучело, я во время работы в бордель-кафе, наверное, выглядела получше.

Волосы пушистые, встрепанные настолько, будто расческа к ним в жизни не прикасалась. В левом уголке губ напоминал о себе темный кровоподтек, оставленный крепкой рукой Такары, на шее – синяки от его же пальцев. Худые острые плечи и бледный, нездоровый оттенок кожи, немного напоминавший мрамор. Вместо благородных прожилок: капилляры и венки, тянувшиеся под кожей.

Крышесносно, чего уж тут.

Порывисто вздохнув, заставила себя убрать взгляд от зеркала и устало потянулась за полотенцем.

Приду ли я когда-нибудь в порядок?

– Утопиться ты там не собралась? – Дверь я не то что не заперла, просто открытой оставила. Вполне можно было догадаться, что рано или поздно в проеме явит себя мучитель.

– А что? – вяло хохотнула я, понадежней заворачиваясь в полотенце. – И повод есть. Ланкмиллер, ты извращенец гребаный, как ты трахаешь такую страсть? – кивнула почему-то на зеркало, хотя стоило бы на себя.

– У тебя довольно своеобразная внешность, – мгновенно отозвался Кэри, чем вызвал с моей стороны взрыв невеселого хохота. Я опустилась на бортик ванной и, все еще вымученно улыбаясь, сообщила:

– Это даже не комплимент. Это и на утешение-то едва смахивает.

Мучитель только хмыкнул в ответ как-то насмешливо и не особо обидно, взял расческу с подзеркального столика и сел рядом. Я не была против, чтобы он привел мои волосы в порядок, в конце концов я по нетерпению своему, скорее всего, просто выдеру себе пару клочков в сердцах и плюну на это дело. Кэри же обещал быть хоть немного аккуратнее. Он монотонно отчитал меня за то, что не слежу за собой, и даже у наименее уважаемых членов общества на голове и то все более прилично, и не то, что наложница, а вообще любой нормальный человек должен хотя бы расчесываться по утрам. Я не была уверена, что отношусь к хоть сколько-нибудь уважаемым членам общества, но для виду покивала, чтобы не слишком-то приставал. Ланкмиллер будто хотел еще что-то сказать, но его ладонь с гребнем вдруг замерла в сантиметре от моих волос, так и не коснувшись их. Послышался шумный тяжелый вздох.

– Ну как я тебя отпущу? – Кэри привлек меня к себе и аккуратно обнял за плечи. – Тебя же ветром сдует.

– Только не говори теперь, что хочешь пойти на попятный, – произнесла я, и получилось это – за что готова была язык себе прикусить – довольно грубо. Будто я снова с ним огрызалась.

– Не переживай. Я просто хочу сказать, что, как бы там ни было, когда подойдет время, ты сможешь остаться. И сможешь вернуться в любой момент, потому что… Всегда страшно уходить в никуда, мне кажется. Но этот выбор ты сделаешь сама. Я вовсе не имел в виду, что хочу пойти на попятный, – успокоил Кэри, приглаживая меня по голове.

Затылком он, что ли, стукнулся? Или мой жалкий вид тронул вечную мерзлоту в его сердце, пробуждая чувство вины? Оба варианта, если честно, не очень.

Я зачем-то придвинулась к нему ближе, подставляясь под руку. Это совсем на тебя непохоже, Ланкмиллер. И я так боюсь, что моя жажда тепла, хоть какого-нибудь, меня в конце концов погубит, отправив не той дорогой.

К полудню мучитель-таки вытащил меня из дома. Мы расстелили большое клетчатое покрывало на краю обрыва, под дикой душистой сосной, в тени которой можно было лежать на спине и смотреть на небо. С собой вниз Кэри меня не взял, оставил сидеть на покрывале в компании чаек, явно позарившихся на наши бутерброды. Ланкмиллер, видимо, планировал плыть куда-то далеко, черт знает куда, хотя в чем-то я его понимала. Почему-то казалось, что там, далеко в море, в тихой синей воде, куда спокойнее, там нет проблем и обязательств, нет той жуткой плотоядной тьмы, ждущей вечера, чтобы отъесть от тебя кусочек, там вообще ничего нет, кроме запаха соли и йода. И это здорово освобождало, наверное.

Не знаю, сколько времени прошло, я даже не заметила, как Ланкмиллер снова явил себя на скалистом берегу, потому что, лежа на спине, наблюдала за облаками.