Волкодаву сразу показалось, что где-то, когда-то он ужевидел нечто подобное… Он не смог сразу вспомнить, где и когда, и даже сказалсебе, что не время вспоминать и гадать, ибо погоня вовсе не собираласьскалываться[14], а ключа у него не было, и это значило, чтоследовало приготовиться к бою…

И вот тут его осенило. Это были не просто ворота, сделанныелюдьми и запирающие какой-то проход. Это были – Врата! И он вправду стоял передними когда-то. И в прошлый раз за них тоже ушли те, кто был ему дорог, а оностался, потому что ключа, как и теперь, с собой не принёс.

И нужно было вспомнить что-то ещё, и он почти вспомнил, нотут время, и без того слишком щедро отпущенное ему, истекло.

Песня Ночи достигла пронзительной силы. Твари, настигавшиеВолкодава, чуть только не плакали в исступлённом предвкушении крови.

Что ж!.. Он повернулся к ним лицом и, ощериваясь, потянул изнаплечных ножен Солнечный Пламень.

Серая равнина, по которой он только что шёл, успелапретвориться в большой зал старой, давно заброшенной выработки. Навис тусклоосвещённый камень тёмных пористых стен, хранивших неровные шрамы, оставленныезубилами. Волкодаву некогда было ни удивляться, ни рассматривать их. Вподземный зал медленно, вроде бы не очень сообразно неистовой песне, входилатолпа.

Преследователи напоминали людей, облачённых в длинные,словно сотканные всё из того же пепельного тумана плащи. А может, зверей,поднявшихся на дыбы. Ближе, ближе… Волкодав стоял, держа перед собой верныйклинок, и ждал последнего боя. Он знал, что Врата за его спиной – не из тех,которые всякий пожелавший войти может высадить силой. Знал из опыта. Но тот жеопыт внятно говорил: не доверяй ничему, за чем не присмотрел сам.

Шедший первым, не задерживая размеренного шага, поднял рукуи откинул с головы капюшон. Его движение повторил второй, третий, четвёртый…

И Волкодав увидел совершенно одинаковые лица. Даже болееодинаковые, чем у близнецов. Одно и то же лицо, повторённое множество раз.

Это было лицо кунса Винитария по прозвищу Людоед…

Солнечный Пламень сам повёл руки, державшие оплетённуюремнём рукоять. Длинное лезвие гневно свистнуло и вкруговую рубануло каменныйпол, порождая поперечную дугу между Волкодавом и близящейся погоней. Каменьпослушно расступался перед летящим клинком…

Но это оказался самый последний удар, который славному мечусуждено было нанести. Знать, отдал всю силу, вложенную в него древним кузнецом,и всю честь, что стяжал в руках своего нынешнего владельца. И – умер…

Уже выйдя из камня, уже победив, узорчатый буро-серебристыйклинок тихо прозвенел, словно говоря что-то Волкодаву на прощание… и разлетелсямерцающими звёздами осколков. В руке у венна осталась осиротевшая рукоять. Вней больше не было никакой жизни.

Замершие было преследователи дружно качнулись вперёд… Однакотут каменная толща под ногами издала глухой, страшный стон, и трещина началарасширяться. А потом…

Словно войско, спешащее на последний зов уже павшего героя,из щели рванулись и ударили вверх стремительные прозрачные мечи – те самые,которых так боялись проходчики, работавшие на нижних уровнях подземелий.Волкодав расхохотался, приветственно вскидывая руки. На душе стало легко ипокойно. Вот теперь вправду будет всё хорошо.

Он успел даже заметить, что мечи были чем-то похожи на зубыгромадной пасти, напоминавшей собачью…

Волкодав проснулся. И долго лежал с открытыми глазами,слушая многоголосые шёпоты Зазорной Стены.

Кузнец Шаршава Щегол должен был не просто встретить шедшую кнему Оленюшку и, с благодарностью отведав блинов, об руку с нею отправиться кпраздничным ярильным кострам. Сегодня он должен был поднести ей подарок. Таквсегда поступает парень, явившийся просить у девушки бус.

Всё равно, каков будет подарок. Хоть корзиночка пряников,если он искусен в смешивании душистых трав и к нему благосклонна хлебная печь.Это может быть прялка, если парень видит душу дерева и умеет показать еёостальным. Или что-нибудь из металла, пригодное для девичьего обихода, –ножницы, вязальный крючок, рогатый ухват, – если молодой жених, какШаршава, побратался с молотом и огнём. А может быть и вышивка бисером, ибоэтому рукоделию обучают всех веннских мальчишек, когда им приходит порапостигать науку терпения.

Обязательное условие только одно. Подарок должен бытьнепременно украшен изображениями зверей, коих чтят в родах невесты и жениха.

Когда-то Оленюшка была вместе с родителями в гостях у другаотца, в роду Лесного Кота. Так вот, бабушка Кошка решила позабавить девочку и –той ведь предстояло тоже когда-нибудь принимать жениха! – показаламаленькой гостье бережно хранимый жениховский подарок, оставшийся от давноумершего мужа. Бисерный кармашек, чтобы носить его на поясе и держать в нёмвсякую мелочь. Так уж совпало, что бабушкин супруг был из рода Серого Пса.Оленюшка долго рассматривала кармашек… Вышивка, исполненная очень мелким стекляннымбисером, нисколько не потускневшим за шестьдесят лет, изображала громадногопса, игриво раскинувшегося на травке лапами кверху: спина изогнута, страшеннаяпасть приоткрыта то ли в улыбке, то ли в шуточном подобии оскала. Кобеляобхватывала за шею лапками нарядная трёхцветная кошечка:поймала-поймала-поймала, вот сейчас закусаю!.. Мохнатая шея, между тем, былатакова, что у кошечки лапок-то не хватало как следует её обнять…

Оленюшка, помнится, долго держала кармашек на коленях,подробно рассматривая, и наконец совсем было уже собралась расспросить старуюКошку о женихе… но вовремя заметила взгляд матери – и куда только делась вся еёрешимость! Промолчала, с поклоном отдала бабушке памятную вещицу – и весь вечерпотом рот боялась раскрыть…

…По большим шершавым камням, уложенным в русло, девушкаперешла Белый ручей и не оступилась, не поскользнулась, хотя ноги были чужие.Но вот наконец и другой берег, земное отражение другого мира, в коем положенопребывать жениху, чужому пока ещё человеку. Мели по росистой траве концыдлинного полотенца… Четвероногие родственники сегодня не вышли навстречу,укрывшись далеко в лесу от шума и песен, нёсшихся с плешивого холма: там уженачиналось веселье.

У двери в кузницу Оленюшка перехватила левой рукойдеревянное блюдо с блинами и потянула дверь на себя.

Шаршава, один сидевший внутри, вздрогнул и поспешно поднялсяпри её появлении. Так, словно хотел заслонить собой нечто, стоявшее наверстаке.

– Вот… – тихо проговорила Оленюшка и поставила налавку тяжёлое блюдо. Ох, до чего же тяжёлое… все руки ей оттянуло, хотьпривычны те руки были и воду таскать, и огород вскапывать, и навоз по грядкам ввёдрах растаскивать. – Вот… – повторила она, глядя в сторону. –Блинов принесла. Пора нам, Шаршавушка…

Им действительно было пора. Проводив дочку, мать немедляотправилась звать отца и прочих родовичей. Должно быть, сейчас уже собралисьвсе, кроме малых ребятишек, ещё не пробудившихся для любви, и ветхихстаринушек, отрешившихся от ярого горения плоти. Скоро они придут к кузнице, начнутокликать невесту и жениха. А потом отправятся на весёлое торжество, и дочьБарсучихи с Шаршавой пойдут самыми первыми, потому что сегодня – их праздник,сегодня будут славить и чествовать именно их…