Он коснулся кольца.

– Просто так его не получишь.

Его хотелось погладить. Чем он, в сущности, отличается от своих мальчишек? Возрастом? Если только… Но вот смотрит исподлобья, настороженно.

Она не удержалась. Дотянулась до его волос. Коснулась. И поспешно убрала руку.

– Анна…

– Простите.

– Это вы меня простите, – Глеб поднялся. – Я просто хочу вас защитить. Хоть кого-то защитить.

– Почему?

– Быть может, потому что не всегда получается.

Коробка со шприцем отправилась во внутренний карман. И Глеб вышел. Правда, Анна не сомневалась, что он вернется, и поставила чайник.

Надо было оставить и печенья.

Тьма смеялась.

Что, Глеб, нашел глупышку, которую легко очаровать? Она тебя уже жалеет, а от жалости до любви… Поиграете в спасение с прекрасной спасительницей?

Правда, скоро спасать придется уже ее, верно?

Или будешь себе врать, что ты сильно отличаешься от отца? Что никогда не станешь таким, как он? Здесь главное себя убедить.

Ее тоже. Она поверит. Матушка ведь поверила. Терпела… и ладно бы сама.

Письма ответного от Натальи пока не было. Захочет ли она вовсе разговаривать с братом? Или сделает вид, что он умер, как и все ее мирское прошлое.

Будет права.

Или сказать ей нечего? Как найти одну конкретную женщину, которая решила стать монахиней, но неизвестно, где и когда?

Глеб капнул кровью на дерево, замыкая контур, и подпитал его силой. Завтра нужно будет принести пару накопителей, так оно надежнее.

Мальчишек одних с Анной не оставишь. Или придется?

Земляной отбил телеграмму. Ответа пока нет, но кого-то точно пришлют. Нет, может статься, что имперский орел – всего-навсего совпадение, но…

Мысли теснились. Точнее, он старательно думал об орле, вырезанном на коже девушки с той тщательностью, которая лучше чего бы то ни было свидетельствует о безумии. О том, с кем она встречалась. И где умерла.

И почему он не услышал всплеска. Ладно если бы смерть была безболезненной.

И она была безболезненной. После тех мучений, которые девушка перенесла, ей разрешили, наконец, уйти. Просто вскрыли бедренную артерию, позволив истечь кровью. Тихая мягкая смерть. Нарочно?

Контур замкнулся. Замок повис над воротами, и тьма шепнула, что Глебу стоило бы добавить собственной крови, всего-то каплю. Он обойдется без шприцев, достаточно уколоть палец и… Ему ведь разрешили.

Нет.

А если ей понадобится помощь? Впустит Анна кого-нибудь не того. К примеру, почтальона. Или молочника. Бакалейщика, который обретается в городе не один десяток лет. Мясника и просто хорошего знакомого. У каждого человека отыщется с дюжину хороших знакомых, которые на деле не так уж и знакомы.

Нет. Голема хватит.

У Земляного в запасе наверняка отыщется пара-другая. И конечно, следовало бы спросить разрешения, прежде чем предлагать, но… с Земляным Глеб как-нибудь договорится.

Он вернулся в дом. Анна спала.

Она уснула в том же кресле, где Глеб ее оставил, даже во сне продолжая прижимать руки к груди. Во сне она выглядела на удивление строгой. И забавной.

Ежик волос. И складка меж бровями, будто во сне она видит что-то на редкость нехорошее. Пятнышко на щеке.

– Анна…

Она не пошевелилась.

И Глеб решился. Он подхватил ее на руки, удивившись, что не так уж она и легка, как кажется. Замер, ожидая, что Анна проснется. Но нет… Он поднялся на второй этаж.

И уложил ее в кровать. Снял легкие босоножки, провел пальцем по узкой стопе. Сон Анны был крепок и стоило бы уйти, но Глеб смотрел. Это было нехорошо. Неправильно.

И тьма внутри гаденько хихикала, нашептывая, что с этого-то, с малости, все и начинается. А он продолжал разглядывать.

Длинные тонкие руки. Кожа будто фарфоровая, полупрозрачная, но это не кажется отвратительным. Нити сосудов создают удивительный узор.

Острые ключицы. Платье соскользнуло с плеча. А на губах появилась улыбка.

Глеб отступил к двери. Спустился. Прихватил трость… Если избавить Анну от проклятья, тело восстановится, и эта трость, безусловно изящная, тонкая, сама по себе являющаяся предметом искусства, станет не нужна.

А он, Глеб, будет ли он нужен со своими проблемами, учениками и затаившимся безумием?

Утром Анне хотелось улыбаться.

Просто так, без причины.

Более того, если подумать, то причин для улыбки не было совершенно. Она умудрилась уснуть, и так крепко, что не почувствовала ни возвращения Глеба, ни…

Она провела пальцем по губам. Этак впору вернуться к девичьим мечтам, к сказкам, в которых принц целует зачарованную королевну и та пробуждается к жизни. Глупость какая… Какая из Анны королевна? Чары, конечно, имеются, но одного поцелуя, чтобы их снять, явно недостаточно. Тем более что и не было никакого поцелуя.

И не будет. Но разве это важно?

И даже необходимость спускаться и впускать Марьяну, которая появлению нового охранного контура то ли не удивилась, то ли сделала вид, что не удивилась, настроения не испортила. Напротив даже.

Раннее утро. Прохлада. И трава щекочет босые ступни. Роса мягка, хоть и вправду собирай для зелья приворотного. Она и пахла-то чем-то весенним и чудным, бередящим душу. Впрочем, Анна давно уже вышла из возраста, когда в подобное веришь.

Нет, приворотное зелье она могла бы сварить и даже без весенней росы, но зачем?

Переодевшись, Анна спустилась на кухню, где уже хозяйничала Марьяна, женщина на редкость неразговорчивая, тем и ценная.

– Доброе утро?

– Кофий? – вместо приветствия спросила Марьяна, и не прошло десяти минут, как перед Анной возникла крохотная чашка ароматного кофе.

Его Марьяна умела варить. Где научилась? Анна не спрашивала.

– Скажите, – кофе был в меру горьким, с корицей и кардамоном, – а вы бы могли сегодня приготовить обед с учетом гостей?

– Сколько?

– Восемь. Дети. Не совсем маленькие, но и не сказать чтобы большие.

– Некромантовы? – Марьяна обернулась. – Говорят, госпожа, их старшой Тоньку прирезал. Только он граф, и стало быть, не посадят.

Она пожала плечами, словно бы показывая, что нет ей дела ни до графа, ни до Тоньки, ни до высочайшей справедливости имперского суда. А сказала Марьяна исключительно поддержания беседы ради.

– А что еще говорят?

К кофе были свежайшие булочки. Масло. Зернистый творог, который Анна полила медом. Еще горсть орехов и немного мяты для аромата.