«Боже, что я такое несу? – испуганно подумал он. –Это же ересь самая настоящая!» Он всегда был за семью, за то, чтобы держаться врамках дозволенного, чтобы делать все правильно... Но сейчас мир сдвинулся сместа, и его принципы тоже как-то сдвинулись и перестали казаться такими ужнезыблемыми. А может быть, он выдумал себе принципы, потому что ничего непонимал в любви и боялся этого непонимания?

– Семья должна быть настоящей, – уже уверенно продолжилГрушин. Конечно, это была прописная истина, но только теперь она приобрела длянего смысл. Важный смысл! – Лишь тогда это семья, когда двое не могут житьдруг без друга. А если они вместе только потому, что привыкли к рутине и импросто тяжело что-то менять, хотя уже ни чувств, ни общих надежд, ни общегосчастья... Тогда это просто ячейка, зафиксированная на бумаге, и большеничего. – Он на секунду замолчал и внимательно посмотрел на Любу. –Слушайте, все-таки вам надо пойти со мной.

– Нет, – отчаянно помотала головой та. – Нет, нети нет! Я не хочу видеть Астраханцева. Никогда в жизни! Он меня обманывал, вотчто я вам скажу. Обманывал искусно... А я-то думала... Когда он меня обнимал, ябыла так счастлива... Дико счастлива!

– Только не плачьте, – попросил Грушин мрачно. –Когда при мне плачет женщина, на меня нападает столбняк. Отдайте штаны и ждитеменя здесь.

– Дима, миленький, простите меня, но я не хочу оставаться увас. Я хочу домой. – Она поднялась с кровати и протянула ему ремень стяжелой пряжкой. – Я уеду в Орехов вечерним поездом. Мне надо на вокзал.

– Уверен, с отъездом вы слишком торопитесь.

Люба посмотрела Грушину прямо в глаза и спросила:

– У меня есть шанс отговорить вас идти к Астраханцеву?

– Ни малейшего.

– А у вас нет шансов отговорить меня ехать домой. Сумкасобрана, чувства сжаты в кулак. Я готова к отправке.

– Ну, раз вы так настроены... Я вызову для вас такси. –Грушин достал мобильный телефон и уже начал нажимать на кнопки, но Любаостановила его:

– Не смешите меня, до вокзала одна остановка на автобусе. Алучше я пешком дойду, у меня сумка легкая.

– Уверены?

– Абсолютно.

– Хорошо, тогда выйдем вместе, – сдался Грушин. –Обещайте, что вы позвоните мне, когда доберетесь. У вас есть номер моегосотового?

– Нет. Если бы у меня был номер вашего сотового, я бы нестала метаться между двумя домами, а просто позвонила бы вам.

– Почему Лена не дала вам мой телефон?

– Она обещала прислать его эсэмэской, но, видно, позабыла.

– Ваш номер она мне тоже не дала. Глупая женскаязабывчивость, – раздраженно заметил Грушин.

– И не менее глупая мужская невнимательность, –парировала Люба. – Вы не попросили мой номер сами.

– Не попросил. Тогда я был стыдлив и робок.

– Когда это – тогда? – удивилась Люба. – Речь идето нескольких днях.

– За несколько дней много чего может произойти, –пробормотал Грушин и предложил: – Давайте хоть теперь обменяемся телефонами.

Они принялись диктовать друг другу свои номера. Завершивманипуляции с мобильником, Люба потребовала:

– Только обещайте, что вы не скажете Астраханцеву, где я.Даже не вздумайте меня обсуждать. И рассказывать про то, что я вам тутговорила.

– Ладно-ладно, – ответил Грушин.

– «Ладно-ладно» меня не устраивает. Тут моя судьба решается,а вы так легкомысленно обещания раздаете.

– Клянусь, – торжественно произнес Грушин, встав постойке смирно. – Клянусь, что не скажу Астраханцеву, что вы поехали домой.Кстати, что он из себя представляет?

– Он лжец, – процедила Люба, и тут же лицо еераспустилось, расслабилось, взгляд засахарился, губы раздвинулись в мягкойулыбке: – Он чудесный вообще-то...

– Простите, что спросил, – дернул уголком ртаГрушин. – Я понял: он подлец, которого вы любите.

– Я не говорила, что люблю его! Как я могу его любить, еслимы только вчера познакомились.

– Вы прямо как я, – изумился Грушин. – Еще сегодняутром я тоже проявлял чудеса глупости. Я так обидел Люду своими пассажами, чтоона просто обязана была сбежать от меня. Даже без постороннего вмешательства.

– Да кто такая Люда? Может, расскажете?

– Женщина. Необыкновенная! Она вчера позвонила в дверь,поздоровалась и назвала меня по имени. Я принял ее за вас. Думал, просто нерасслышал чего-то. Люба и Люда – очень созвучные имена.

– Это происки Астраханцева, я чувствую. – Люба хлопнуласебя ладонью по коленке. – Он все замутил. Только не представляю – зачемему это потребовалось.

– Мне кажется, он принял вас за Люду, – начал строитьверсии Грушин. – А потом, когда во всем разобрался, побоялся сказатьправду. Тем более он женат. Как бы вы отнеслись к такому повороту дела? Если быон раскрыл карты?

Люба молча смотрела на него. Без слов было ясно, что онаотнеслась бы к такому повороту отрицательно. Наличие жены всегда плохосказывается на самочувствии женщин, питающих некие надежды.

– Все равно, – упрямо сказала она. – Астраханцевдолжен был выяснить отношения, стоя со мной лицом к лицу. Рассказать все ссамого начала, объяснить...

– Возможно, вы сбежали слишком поспешно, – предположилГрушин. – Мне кажется, вы довольно впечатлительная натура.

– Станешь впечатлительной, когда тебе больше тридцати, а утебя нет за душой ни одного приличного романа. Ну что, готовы к выходу?

– Готов.

Они вышли из дому плечом к плечу с одинаково решительнымилицами. Бодро прошли по двору, чеканя шаг. Люба старалась не частить, чтобы несбиваться с ритма. Она не дала Грушину нести свою сумку и возле автобуснойостановки резко затормозила.

– Ну что ж...

Они встретились глазами и, подчинившись внезапному порыву,обнялись, похлопывая друг друга по спине, вздыхая и приговаривая, что все будетхорошо, надо только держаться.

– Я вам обязательно позвоню, – пообещал Грушин. –Мне жалко, что у нас ничего не получилось, но зато вместо жены я обрел друга.

– Я тоже. Станем перезваниваться. Конечно, если вы отыщитеЛюду, звонить часто не получится, потому что она обязательно будет вас ревновать.

– Думаете? Это было бы хорошо. Пожелайте мне найти ее.

– Желаю от всего сердца. Да! Постарайтесь не убиватьАстраханцева. Хотя, конечно, он заслуживает самой страшной казни.

Люба улыбнулась, в ее глазах расцвели фиалки. Как разподошел автобус, и она забралась в него, отчаянно махая рукой из окна. Грушинстоял и смотрел, как автобус растворяется в загустевших сумерках. Ему былоотчего-то грустно и хотелось истово жалеть себя.