Возле него затормозил пробегавший мимо пес. Сначала онобнюхал брючину Грушина, а потом встряхнулся, весело гавкнул и побежал дальше,заманивая неторопливо бредущего за ним хозяина в большой сквер. Глядя на пса,Дмитрий тоже решил встряхнуться. Чего это он раскис? Есть шанс, что Астраханцевотлично знает Люду, и все еще можно как-то поправить. Главное, отыскать ее, иуж тогда... Больше он не будет мямлить, не будет громоздить всякуюумозрительную чушь, вместо того чтобы прижать эту женщину к себе и никогдабольше не отпускать.

На самом деле, все оказалось столь очевидным, что Грушинухотелось надавать самому себе подзатыльников. Как он мог быть таким слепым?Столько лет он прятался в своем панцире, отвергая любовь просто потому, чтобоялся ее, боялся не соответствовать каким-то там идеалам... Надо былодействовать, нужно было бросаться в любовь, пробовать ее на вкус, разрешатьсебе любить и быть любимым. Встречаясь с женщиной, нужно было слушать сердце, ане копаться в себе, как археолог в кургане...

И вот теперь, когда он вдруг все понял – понял благодаряодной-единственной женщине! – она сбежала от него.

Грушин подошел к подъезду дома номер десять и задумчивопосмотрел на кодовый замок. Словно по волшебству дверь открылась, и из нее наулицу выкатилась сухонькая старушка в пуховой шали, наброшенной на плечи.

– А вы к кому? – строгим голосом спросила она.

– К Астраханцеву. Дмитрию Валерьяновичу, – вежливоответил он, признавая за ней право задавать вопросы. Миновать старушку уподъезда – все равно что пройти через контрольно-пропускной пункт.

– Ну, тогда поднимайтесь. Квартира номер семнадцать. Ипоосторожней с ним.

– А он что – кусается? – сыронизировал Грушин.

– Не знаю, может, сейчас и кусается. – Старушка перешлана доверительный тон. Именно таким тоном выбалтываются все в мире страшныетайны. – От него жена сбежала. В Прагу, с полюбовником.

– То есть Дмитрий Валерьянович теперь фактическихолостяк? – Глаза Грушина азартно блеснули.

Он подумал о Любе и о том, что у нее появился шанс устроитьличную жизнь.

– А что это вы так радуетесь? – с подозрением спросиластарушка. – Я вам рассказала историю, чтобы вы сочувствие проявили. Экиелюди пошли сдвинутые. Самую плохую весть себе на радость обернут!

– Вам просто показалось, что я радуюсь, – ответилГрушин, приняв официальный вид. – А я всего лишь пережил эмоциональныйстресс. Теперь я взял себя в руки и готов идти наверх.

– Ну, так иди, – сердито сказала старушка, явно жалея,что связалась непонятно с кем. – Она потянулась и нажала на кнопки,отперев кодовый замок. – Иди, иди. А я проконтролирую. А то напросятся в подъезд,а потом окурков набросают или туалет в углу устроят. Не поймешь – не то люди,не то собаки.

Грушин не стал продолжать дальнейшую беседу и доказывать,что он не собака, вошел в подъезд и нырнул в лифт.

Дверь квартиры номер семнадцать выглядела просто, но сделанабыла со вкусом, поражая своим спокойным достоинством. Грушин некоторое времягипнотизировал «глазок», потом перевел взгляд на кнопку звонка и протянул руку.Внутри яростно задребезжало.

Ему довольно долго не открывали, но потом за дверью раздалисьшаги, и она распахнулась – довольно резко, надо сказать. За дверью стоялсамоуверенный тип, ростом с Грушина, с волевой, но нахальной физиономией. Элинеон наверняка понравился бы.

– Астраханцев? – сразу же взял быка за рогаГрушин. – Дмитрий Валерьянович?

– Вы что, судебный пристав? – удивился тот. – Я незаплатил штраф за неправильную парковку или бросил младенца без средств ксуществованию?

– Прикалываетесь? – сурово спросил Грушин. – А янадеялся, что застану вас в плохом настроении.

– С чего бы это?

– Мне кажется, у вас есть повод для того, чтобы хотя бывыглядеть удрученным.

– Да кто вы такой, черт возьми?

– Дмитрий Грушин. Из дома номер шестнадцать. Соображаете?

На лице Астраханцева промелькнуло сначала изумление, потомопаска, сменившаяся острым любопытством.

– Ого! Так вы Грушин! У вас случайно нет при себетравматического оружия?

– Нет. Я намерен провести мирные переговоры. Впустите меня вквартиру?

– Зачем это?

– Есть разговор. И он до такой степени личный, что ушисоседей, приникших к дерматину, меня не греют.

– Ладно уж, входите.

Астраханцев впустил гостя в прихожую и остановился,демонстрируя, что дальше тому все равно хода нет. Даже руки показательно сложилперед грудью.

– Ну? – спросил он. – Чего вам надо?

– А вы будто не знаете. – Грушин прищурил один глаз,сделавшись похожим на разбойника. Астраханцев давно заметил, что интеллигентныелюди, если вывести их из себя, выглядят невероятно опасными.

– Не знаю, но догадываюсь. Вы разозлились на то, что ясплавил вам специалистку по биоэнергетике.

– А! – сказал Грушин. – Вот оно что.Биоэнергетика... Тема действительно интересная. Но как она к вам попала?Специалистка, я имею в виду?

– Моя жена, с которой я развожусь, решила выгнать меня издома, а заодно почистить квартиру от миазмов, которые я распространяю. У ееподруги нашлась другая подруга – Люда. Она оказалась специалистом, занимающимсяподобными вещами. Люда должна была приехать и вычистить миазмы к чертовойбабушке. Чувствуете, как я с вами откровенен?

– Да, – согласился Грушин. – Чувствую. И чтодальше?

– Итак, когда я ждал Люду, в дверь позвонила другая женщина– Люба. А случилось вот что...

– Эту часть истории я знаю, – прервал его Грушин.

– Откуда?

– Люба сама мне рассказала.

Как только он произнес эту фразу, Астраханцев, как леопард,прыгнул на него и притиснул к стене. Схватил за воротник рубашки и сильновстряхнул. От этого встряхивания Грушин, прижатый спиной к выключателю, дваждызажег и погасил свет.

– Эй, вы чего? – удивился он, понимая, что ему непростобудет разжать клещи, в которые превратились руки хозяина квартиры. – Эквас прихватило! Влюбились, что ли?

– А если бы и так? – Глаза Астраханцева были похожи наяркие угли. – Где Люба?!

– Не скажу, – быстро ответил Грушин. Тут жепочувствовал нехороший удар в печень и добавил: – То есть я не знаю. Да что выруки распускаете? Я тоже драться умею. Если будете изображать тут Костю Дзю, явам покажу пару таких приемчиков...

– Не будьте дураком, – ответил Астраханцев, отвалившисьот него и дергая щекой. – Я должен знать, где сейчас Люба.

– А я должен знать, где сейчас Люда.