Юля целовала его и аккуратно снимала с лацкана пиджаказолотистый или пепельный волосок. Олег победно улыбался, снисходительно трепалее по щеке, с аппетитом съедал тарелку борща или рассольника, даже в шестьутра. Потом она замачивала в тазике его рубашку и сыпала стиральный порошок нарозово-бежевые пятна от чужого макияжа. И все у них было замечательно.

Но год прошел, Юля с помощью родителей и старшей сестрыстала оплачивать няню для Шуры и вернулась в ординатуру. Сначала Олег невозражал и как будто даже радовался за нее, однако домой возвращался все раньшеи мрачнел с каждым днем.

Юля решила специализироваться на пластической хирургии иоказалась права. Ее мозги, глаза и руки были как будто специально созданы дляэтой профессии. Сначала она ассистировала своему руководителю Петру АркадьевичуМамонову, потом стала сама оперировать.

Когда Мамонов взял ее с собой в одну из первых в Россиикоммерческих клиник эстетической хирургии и ее зарплата раз в десять превысиламесячный оклад мужа, Олег устроил ей тихий, но невероятно злобный скандал,заявив, что она ради карьеры спит с пожилым толстым профессором. Никаких иныхобъяснений ее успехам он не допускал, ибо он не идиот, он отлично знает жизнь.Просто так ничего не бывает, за все надо платить, моя дорогая. Самое скверное,что разговор этот стал повторяться почти ежедневно, в разных вариантах, сразными интонациями и почти всегда при маленькой Шуре.

Однажды Юля спросила:

- Скажи, почему, когда я сидела дома и полностью от тебязависела, ты мне так весело изменял и почему теперь, когда я работаю и у менявсе хорошо, ты вечерами упрямо сидишь дома и не заведешь себеподружку-утешительницу?

Вопрос оказался поистине философским. Олег вместо ответаустроил долгий нудный бойкот, неделю с ней не разговаривал и для этогоспециально взял на работе больничный, целыми днями лежал на диване, уставившисьв телевизор, и на приглашение к ужину не откликался. Няня Марина, молчаливаясвидетельница, потихоньку рассказала Юле, что волноваться не стоит, Олег Михайловичс голоду не умрет, потому что днем, когда Юля на работе, а они с Шурой уходятгулять, он очень хорошо кушает.

Когда бойкот как воспитательная мера себя исчерпал, Олегрешил использовать тяжелую артиллерию. После нежного трогательного примиренияон сказал, что теперь ему ясно, в чем состоит их главная проблема. Надо срочнозавести второго ребенка и на этот раз непременно мальчика, потому что мужчинане может считать ребенка-девочку своим истинным продолжением.

- Олег, на что мы будем жить, если я брошу работу? -спросила Юля.

- Ты хочешь сказать, что мы сейчас живем на твои деньги? -спросил он в ответ.

Она совсем не хотела этого говорить, она не собираласьранить его нежное мужское самолюбие и произносить вслух то, что являлось грубойправдой: его зарплаты в поликлинике едва хватало ему лично на сигареты, потомучто он предпочитал курить дорогие. На сигареты хватало, но ни на что больше.

- Если я уйду из клиники на полтора года, меня могут и непринять назад, осторожно заметила она.

- А ты и не вернешься туда, - утешил он, ласково погладив еепо голове, ты станешь наконец нормальной женой и мамой, будешь сидеть дома, ивсе у нас будет хорошо. Я очень тебя люблю, Юляша, ты моя единственная иглавная в жизни женщина.

- Олег, я тебя тоже очень люблю, но я не смогу жить безсвоей работы, если буду сидеть дома и стирать пеленки, я просто свихнусь.

- Какие пеленки, Юляша? - засмеялся он. - Теперь всепользуются памперсами.

"Какие памперсы, Олег? Если я не буду работать, нам нехватит на самую простую еду и на квартплату", - подумала Юля, но не сталаговорить этого.

- Значит, второго ребенка ты не хочешь? - подвел онтрагический итог. - Значит, ты и дальше намерена жить исключительно для себя,любимой?

Она опять промолчала и ушла спать к Шуре. Потом они прожилиеще три года, в течение которых Юля не раз предлагала Олегу найти себе другую,более достойную женщину, способную жертвовать собой и рожать сколько угодномальчиков. Но он категорически не соглашался, он упрямо приходил домой каждыйвечер, и слушал Юлины разговоры по параллельному телефону, и страшновнимательно заглядывал ей в глаза, когда она возвращалась поздно, караулил удома, прячась за угол, чтобы подсмотреть, кто провожает ее домой.

Иногда они мирились и он рассказывал ей, какая злыдняглавный врач в его поликлинике, какая стерва сидит в регистратуре, какиеидиотки-бабки донимают его со своими радикулитами, в какое кошмарное время мыживем, каас чудовищно растут цены, страной правят бандиты и взяточники, а ихдочь Шура растет совершенно неправильным человеком и наверняка плохо кончит,потому что уже сейчас вообще не уважает отца. Вот если бы она родиласьмальчиком, то все было бы иначе, однако это ничего, как говорится, первый блинвсегда комом.

Настал момент, когда разводу мешал исключительно квартирныйвопрос. Жить вместе стало невыносимо, но, чтобы разойтись, надо былоразменивать двухкомнатную квартиру. Олег этим заниматься не желал. Юля былаготова но ведь не сегодня, не сию минуту и не завтра потому что сегодня сразудве операции, завтра придется весь день просидеть на приеме, в четверг у неепрактиканты и опять операция, а в пятницу она читает лекции на курсах повышенияквалификации, и просветов не видно. Но главное, Юля все еще обманывала себя,что когда-нибудь Олег опомнится, что по самому большому счету он хорошийчеловек, любит ее и Шуру, просто выбрал не ту специальность и вся жизнькувырком.

Прошел еще год. Юлина старшая сестра Александра, человекпредприимчивый и решительный, нашла толкового агента, дала Юле в долгнедостающую сумму, и вскоре Олег стал владельцем приличной однокомнатнойквартиры на "Войковской", а Юля с Шурой остались в своей родной,двухкомнатной.

- Конечно, получается бред, - говорила сестра Александра,-для того чтобы избавиться от мужика, ты купила ему квартиру. Но спокойствиедороже денег.

Юля была с ней совершенно согласна.

Осталось только официально оформить развод и пережить суд.На суде Олега прорвало так, что вспоминать тошно. Но за все надо платить, моядорогая, и за свободу тоже, причем не только деньгами.

После суда, казалось, все кончено. Но Юля жестоко ошиблась.Олег вдруг воспылал необычайной отцовской любовью к ребенку второго сорта, к"блину", который получился "комом". Он приходил к Шуре вшколу, обращался прямо к директору и требовал, чтобы ему предоставиливозможность видеться с его дочерью. Вместо того чтобы жениться на"правильной" женщине и поскорей нарожать мальчиков, он с мрачнымупрямством таскал головешки с пожарища своей прошлой семьи. Ладно бы, если быон их просто таскал и складывал в кучку. Нет, он швырял их в Юлю и Шуру,окончательно уничтожая остатки жалости и уважения к себе.