— Ты меня совсем не погубила.., если ты имеешь в видуЧэпмена. После всего, что он с тобой сделал, его судьба меня не волнует.

— Если не волнует сейчас, то будет волновать позже, —возразила она. — Если только ты не усвоишь того факта, что это сделала я, а неты!

— Брось об этом! — выпалил я. — Мы оба виноваты. Кстати, тыдумаешь, что ничего не выплывет на свет Божий? Если они поручат дело настоящемуэксперту, все эти подделки будут выглядеть весьма подозрительно.

— Для этого нет никаких оснований. Но я хочу сказать другое:ты — чист, даже если и обнаружится эта фальсификация. Они не смогут доказать,что ты встретил меня до того, как все это произошло.

Вспомни, ты назвал себя Гамильтоном. А когда я вернулась изНью-Йорка, то звонила тебе под именем миссис Форбс. В авиабилеты я вписываладругую фамилию, а по дороге из аэропорта домой в Майами пересела в другоетакси.

Я кивнул:

— Когда тебе принести деньги?

— Можешь завтра, — ответила она равнодушно. — Мне все равно.

— Это не из-за денег?.. Нет?

— Нет. — Потом прибавила:

— Хотя, может быть, я и старалась думать, что из-за денег.

Я закурил и, подойдя к окну, слегка раздвинул шторы,посмотрел на Стоктон-стрит. Вернувшись, остановился против нее.

— Из-за голоса, да?

Она покачала головой:

— Нет, просто когда ты пришел, ты застал меня врасплох. Я незнала, что ты так близко. И главное, почему я не хочу быть с тобой, заключаетсяв том, что я и так уже принесла тебе много неприятностей. Зачем добавлять еще?

— Скажи, другие мужчины, которые были влюблены в тебя.., имчто, так же трудно было к тебе пробиваться? — спросил я. — Удалось ли хотьодному из них когда-нибудь убедить тебя, что ты — именно та, кто ему нужен,кого он желает и кого любит?

Ее руки сжались в кулаки и задрожали.

— Прошу тебя, не надо об этом, Джерри!

— Нет, надо! — взорвался я и раздавил сигарету. — Если бы впервый раз я так легко не сдался, то убедил бы тебя. Так что я теперь хочупопробовать еще раз. А уж после этого замолчу. — Я присел на корточки передкроватью и положил руки ей на колени. — Я знаю, ты меня не любишь. Возможно,тебя так основательно пришибло, что пройдут годы, прежде чем ты на кого-нибудьпосмотришь.

Но я готов и на меньшее. Постараюсь объяснить тебе это безвсяких сантиментов, без назойливости. Ты просто нужна мне. Я хочу быть с тобой.

Хочу постараться помочь тебе. Может, вместе мы этокак-нибудь и осилим, найдем выход. По крайней мере, попробовать-то можно? Мыпоедем, куда захочешь. Я согласен на любое твое условие — только дай мне такуювозможность. Со временем, я думаю, мой голос будет у тебя ассоциироваться сомной, а не с ним. Для меня ты единственная на свете, другой такой не будет. Япо тебе с ума схожу и всегда буду сходить… Но хватит об этом. Надеюсь, тыбольше не будешь отрицать, что я в тебя влюблен? Пойдешь со мной, Мэриан?Пойдешь?

Я поднял на нее глаза. Она отвернулась, сжав губы ибеззвучно плача. Наконец повернулась в мою сторону и покачала головой.

Я поднялся. Она хотела проводить меня до дверей, ноостановилась и оперлась рукой о спинку кровати. Уже овладев своим голосом,сказала:

— Спокойной ночи, Джерри! — И протянула мне руку.

— Спокойной ночи, Мэриан! — На пороге я оглянулся. Каквсегда, она напомнила мне что-то очень хрупкое, прекрасное и драгоценное —словно скрипка Страдивари в мире, из которого навеки ушел последний музыкант. Язакрыл дверь и спустился в холл…

В эту же ночь она покончила с собой. Должно быть, принялатаблетки вскоре после моего ухода — я понял это из медицинского заключения,опубликованного в газетах. Конечно, утренние выпуски этого опубликовать неуспели, и я еще ни о чем не знал, когда в полдень входил в бар «Эль Прадо» наЮнкон-сквер, неся под мышкой «Колл-Буллетин».

Я развернул газету, отпил глоток мартини и вдруг увидел:

"ПРИЗНАНИЕ САМОУБИЙЦЫ

МИССИС МЭРИАН ФОРСАЙТ, 34 ГОДА"

Это обрушилось на меня с такой беспощадностью, с какой можетобрушиваться самая дикая неожиданность. Мне стало плохо, и я никак не могприйти в себя, чувствуя, что мне не хватает воздуха. Я сделал вид, будтопоперхнулся мартини, вытащил платок, кашлял, хрипел и отплевывался. Потомустремился в туалет, чтобы избавить престарелых аристократок, восседавших забелоснежными скатертями над полураскрытыми меню, от вида взрослого мужчины,плачущего посреди белого дня.

К счастью, в туалете никого не было. Я взял себя в руки,вымыл лицо и вернулся в бар. Сложив газету, допил мартини. Всю дорогу догостиницы я шел пешком. Придя в номер, присел на кровать, чтобы прочестьсообщение, но долгое время даже не мог развернуть газету.

Она мертва. Все остальное не имеет никакого значения. Взаголовке было что-то насчет признания, и мне подумалось, что если онасозналась, то за мной придут, и очень скоро. Наверное, мне следует что-топредпринять.

Почему я не оставил ее в покое? Она вбила себе в голову, чтововлекла меня в преступление и что виновата передо мной. Видимо, мое появлениенапомнило ей об этом. Может быть, если бы я держался от нее подальше, она нашлабы для себя другой выход?

И я смог бы остановить ее в ту ночь, если бы сказал «нет» итвердо стоял на своем. Я провел рукой по лицу. Я догадывался, что мысль этабудет ко мне возвращаться и возвращаться много лет — до конца жизни.

Наконец, прочел сообщение. Она умерла, приняв чрезмернуюдозу снотворного. По мнению врача, в полночь уже была мертва, очевидно принявтаблетки еще вечером.

Я представил ее себе — одну со своими муками. Все, что у неебыло, — это мрачный и безликий номер в гостинице, ее собственное мужество инепоколебимое самообладание. Вот именно!

Она не попросила помощи, не вскрикнула, просто протянуларуку и сказала: «Спокойной ночи, Джерри», дожидаясь моего ухода, чтобы принятьтаблетки.

Боже ты мой! Наваждение какое-то! Надо постараться не думатьоб этом, иначе можно выброситься из окна!

В газете были еще две заметки. Одна была обращена к местнойполиции и содержала указания относительно похорон. В другой я прочел:

"ДЛЯ ТЕХ, КОГО ЭТО МОЖЕТ КАСАТЬСЯ

28 ноября 1957 года на Шугарлоуф-Ки в Штате Флорида былобнаружен брошенный автомобиль, принадлежавший мистеру Хэррису Чэпмену изТомастона, штат Луизиана.