Предполагают, что Чэпмен погиб, но официально это не былоустановлено.

Мистер Чэпмен действительно погиб. Это я уничтожила его. Яодна ответственна за этот акт, и да будет Бог ко мне милосерден.

Делая это заявление, я знаю, что через несколько часов яумру.

Мэриан Форсайт".

Я подошел к окну и посмотрел на улицу. Теперь я был свободенот подозрения или ареста. Внизу, в сейфе гостиницы, был спрятан «дипломат», а внем почти сто семьдесят пять тысяч долларов. Все это было мое — деньги,свобода, безопасность. И всем этим я был обязан измученной молодой женщине,которая только что покончила счеты с жизнью в номере гостиницы. А я даже немогу пойти на ее похороны.

Она просила похоронить ее на маленьком кладбище, внескольких милях от Томастона. Что бы я сделал, если бы кто-нибудь заговорил сомной?

Притворился немым? Единственное, что я мог сделать, этопослать ей цветы.

Она взяла на себя всю вину за то, что мы сделали вдвоем. Онаотдала мне все деньги, а я могу послать ей лишь цветы на похороны.

Ну что ж, я всю жизнь искал вольных дорог, не так ли? И воттеперь свободен.

* * *

Я уехал в Мексику. Не в Акапулько, а в маленький рыбачийпоселок на побережье, где не было никаких туристов, практически никаких удобстви никого, кто бы говорил по-английски. Теперь, когда у меня была куча денег,казалось, что мне надо жить жизнью белого господина. Но я носил рабочие брюки иплавки, питался бобами и тартинками, совсем бросил пить.

Со временем я перестал просыпаться с застрявшим в горлекриком, видя во сне, как она перегибается через парапет моста и сквозь туманпадает в бездну. Постепенно я перестал сидеть часами, уставившись в пустоту,переживая одну и ту же мысль: почему я ее не остановил? Ведь она была в пленуслепой одержимости, не зная или даже не заботясь о том, что если она убьетЧэпмена, то тем самым убьет и себя. Но я-то ведь это знал! И предал ее.

За все годы, что я жил, не задумываясь, эдаким циничным,бойким на язык, бывалым парнем, я единственный раз высказал то, чтодействительно думал и чувствовал. Я не смог заставить ее понять меня илиповерить мне. Я просто недостаточно старался. За те двадцать минут, когда она вту ночь излагала мне свой план, я имел все возможности прекратить этонепотребное и бессмысленное опустошение личности, которая стоила тысячи таких,как я. Я же упустил этот случай и смотрел, как она падает в бездну. И еслитеперь не перестану ночами думать о том, сколько лет жизни я отдал бы за одиншанс, который я имел в те двадцать минут, то просто сойду с ума. Я долженизгнать эти мысли.

И они постепенно отошли. Но было совершенно очевидно идругое, что ею двигала мысль защитить меня, защитить на всю оставшуюся жизнь.

Она чувствовала себя ответственной за мою судьбу. Мэрианбыла старше меня, выше в интеллектуальном отношении, и понимала, чтовоспользовалась моей любовью к ней. Думал я и о факторе вины. Она хотела убитьЧэпмена и придать этому такой вид, будто его погубила собственная совесть ипреследовавший его страх наследственной психической болезни. Задуманноесработало, а потом она и сама погибла, не выдержав бремени своей вины. Это былоподобно цепочке бенгальских огней, когда каждый предыдущий поджигает следующий.С той лишь разницей, что на мне цепочка разорвалась. Перед Чэпменом у меня небыло чувства вины — во всяком случае, уже не было. Во-первых, моя совесть былагораздо эластичнее и за многие годы привыкла в значительной степени«растягиваться» в соответствии с разного рода ситуациями. Во-вторых, яненавидел его за то, что он с ней сделал. И наконец, я ведь фактически его неубивал. Пожалуй, в этом последнем и была комичность всей истории. И Мэриан самасказала мне, как я могу себя спасти: «Всегда помни одно — ты чист. Ты этого неделал! Это сделала я!»

Прошло три месяца, и я убедился, что со мной все в порядке.Мысли уходят, полиция меня не трогает, и мне не угрожает опасность заразитьсяэтой эпидемической болезнью вины. Мрамор разбивается, резина — никогда.

* * *

Весной я вернулся в Сан-Франциско, окончательно оформил своивклады, положив деньги на счета в трех банках, и заказал билет на судно,направляющееся в зону Панамского канала. Теперь я знал, чего я хочу, — статьвроде капитана Хоулта гидом по крупномасштабному морскому рыболовству, нотолько в Панамском заливе. Мне нравилась Панама, и я знал один из тамошнихдоков, где можно было построить великолепное рыболовецкое судно намногодешевле, чем в Штатах, — настоящее произведение спортивного искусства, спервоклассным снаряжением. И все это за шестьдесят тысяч долларов.

Правда, в течение недели, оставшейся до отплытия, я долженбыл выполнить одно дело. Я полетел в Новый Орлеан. Первые два дня там провел вбиблиотеке, просматривая подшивки газет. Последние упоминания о деле Чэпменабыли в конце февраля. Его предали забвению, так и оставив неразрешенным — не втом смысле, конечно, что не был известен убийца, а в том, как ей удалось этосделать.

Теперь полиция была уверена, что Мэриан покинула отель в Нью-Йоркевечером тринадцатого ноября и вылетела в Майами под фамилией Уоллес Камерон. ВМайами след ее терялся. Дежурный клерк в мотеле «Дофин» помнил, что вручилЧэпмену письмо, как только тот приехал, и что спустя несколько минут Чэпмензаказал такси и куда-то отправился. Однако поехал он к ней или еще куда-нибудь,никто не знал и теперь уже никогда не узнает. Хотела ли она действительно убитьего? Или только издевалась над ним, угрожая раскрыть какое-то темное дело впрошлом?

Возможно, это в конце концов и свело его с ума.

Трое экспертов по почеркам были убеждены, что подписи надвух чеках и на квитанции — подделка, в то время как Корел Блейн и КрисЛундгрен были столь же твердо убеждены, что человек, с которым ониразговаривали по телефону, мог быть только Чэпменом. Полиция установила моимаршруты по Флориде, и, хотя получила с десяток различных мнений относительномоего возраста, цвета волос и глаз, в общем это был портрет Чэпмена, как мне всвое время и говорила Мэриан. Приметы же, отмеченные одинаково всемисвидетелями, были как раз те, которые домыслил я сам и которые намереннокультивировал.

Фирма «Чэпмен интерпрайзес» находилась в процесселиквидации. Этим занимался отец Чэпмена. Корел Блейн уехала из Томастона. Всяэта бессмысленная трагедия завершилась, и лишь один вопрос — как? — остался безответа. Во всяком случае, был известен действительный виновник (ибо она сама вэтом призналась) — отвергнутая и ожесточенная женщина, бывшая раньше еголюбовницей.

Я взял напрокат машину и отправился в путь.

По дороге купил цветы. Название городка, куда я направлялся,было Бедфорд-Спрингс. Городок этот не значился ни на одной из туристическихкарт, а я знал лишь, что он находится где-то милях в пятнадцати от Томастона. Ядолго не мог понять, почему она захотела, чтобы ее похоронили на каком-тобезвестном кладбище в Луизиане, если ее родные были в Кливленде. Наконец,решил, что с Бедфорд-Спрингс у нее были связаны какие-то воспоминания. Я,например, понимал, почему она приезжала в Сан-Франциско — там она обвенчалась сФорсайтом, почему ездила в Стэнфорд и что делала в те последние несколько дней,когда пришла к мысли, что дальше жить невозможно. Но Бедфорд-Спрингс?