визжащий звук перед падением. Она прыгала, как пони английской девочки, которого ведет по лужайке индийский слуга.

Нандина, расстроенная, что дело теперь не движется, спустилась в кухню, чтоб начать приготовления к завтрашней церемонии. Помолвку решили сделать скромной, домашней, но уж свадьбу пышной. Дорого обошелся банкетный зал, учитель для свадебного танца, ведущий и закуски. Для помолвки решили просто заказать доставку. Но Нандине хотелось приготовить и самой, чего никто не будет ожидать.

– Пусть я не самый удачливый писатель, но я хорошая девушка и буду прекрасной женой, – сказала она себе в зеркальце, впечатанное в побеленную стену. – Может быть, мне и не нужно будет писать, уже завтра я получу свой банкомат.

Она приклеила себе на лоб точку в виде маленького рубина. На синее домашнее платье в мелкий цветочек надела красную толстовку. Волосы уже чуть выбились из круглого шиньона, но она не стала их поправлять.

– Бабушка, я в магазин съезжу.

– Хорошо, только осторожно, поздно уже, – крикнула бабушка, прерывая голоса актеров в сериале «Сделано на небесах».

Автомагистрали Дели

Чтобы не утонуть в зимней темноте, Нандина вышла на Ринг-роуд и проехала остановку на автобусе, сошла у эстакады. Она поднялась в недра молла, похожего заводской цех, оставленный людьми. Магазины одежды уже закрылись, только наверху работал супермаркет. Там людей было еще много, они наполняли тележки так, что гнулся металл.

Нандина взяла огурцы, зелень, йогурт для райты. Взяла разноцветные пакетики наамкина[85] с соленой чечевицей и горохом, воздушным рисом и нутом в специях.

Нандина пошла по моллу, эхо ее шагов зазвучало трагически в исполинской тишине. Она вдруг почувствовала тоску в груди, печаль по какой-то невидимой потере. Она вышла на темную улицу и не сразу поняла, что зовут ее:

– Эй, Зейнаб, милая, ты забыла меня?

Она вздрогнула. Красавец, чьей рабыней она когда-то была, стоял в компании друзей. Они не снимали солнечные очки, хотя на город свалилась темнота. Нандина заметила, что вместе их шестеро.

– Я искал тебя, Зейнаб, ты заблокировала меня, моя любовь, зачем? Разве мы не были счастливы?

Нандина увидела, как автобус, наполненный светом, проехал мимо остановки и исчез в первозданной бездне, разделяющей внутренние острова Дели.

– Мне нужно идти, рада была повидаться, – сказала она.

Она двинулась на остановку, парни пошли за ней. «Где люди, где люди? – думала она. – Там, в магазине, много людей». Освобождая руку из пакета, она дернулась позвонить, и столп холода поднялся от живота к сердцу – нет телефона, давным-давно нет, и нет приложений помощи женщинам. Она пошла быстрей, и парни ускорили шаг.

– Даже не поговоришь со мной, моя любовь, даже не поцелуешь меня? Я помню твой язычок. Прадип, хочешь попробовать ее язык? – сказал он другу.

– Отстань, Вахид, я иду домой. – Она бросилась назад к молчаливым стенам молла, к людям, к равнодушному свету.

– Бери ее, Прадип, пробуй. Пробуйте все, мне не жалко эту шлюху для моих друзей.

Пакеты с закусками рассыпались, йогурт упал белым пятном на тротуар. Рука, пахнущая окурками, залепила рот. Тело тут же потеряло силу, онемело и стало стеклянным, ужас завладел им полностью. Осталось только слабое статическое электричество, которое едва бежало по рукам и ногам. Они поволокли ее к темному проему перехода под автомагистралью. Дикое первобытное возбуждение охватило всех.

– Включи фонарик на телефоне, снимай, снимай на видео, снимай под юбкой. Вот так, вот так, хорошо.

Голова ударилась о ступеньки, шиньон в волосах обнажился, как голая кость. Они ломились в прооперированную сбереженную для скорой свадьбы плоть, и внутри мозга что-то выворачивалось наизнанку от боли. Машины проносились по дороге, гудели сверху на магистрали, не замечая возни в ущелье лестницы.

– Я хочу армию детей от тебя, Зейнаб, сейчас я выпущу. Снимайте, снимайте, завтра все соцсети увидят ее!

– Рви платье, пусть идет голая.

Кровь текла по грязным ступенькам. Они убили ее душу. Отупев от власти, они изводили безвольную игрушку тела, которое жило все два часа до конца.

– Сильней, давай Прадип, брат, я снимаю, снимаю. Да, жми на горло.

Она увидела, какие должны быть глаза у лошади Маникарники, они отразились в чужих темных очках.

– Эй, зачем ты на самом деле ее задушил, бетичод?

– Придурки, сходите кто-нибудь на заправку за бензином. Стая идиотов. Просто купите немного бензина и все, не надо ничего объяснять.

Все еще находясь в первобытной лихорадке, они оттащили то, что осталось от нее, дальше по магистрали. Туда, где древний лес стоял темной стеной и выли цикады. Возле указателя на Газиабад они сожгли ее.

– Где бы ты ни была, моя перепелка, вернись ко мне, – плакал Аситваран, объезжая на мотоцикле район за районом до самого рассвета.

Маленькие лезвия

Разлуки разрезают город маленькими лезвиями, что еще хранятся у многих на антресолях. Кромсают его плоть быстрыми навязчивыми движениями. Как мы устали смотреть на это за тысячи лет. Мы хотим закричать:

– Хватит, хватит, остановите эту боль, из-за которой негде уже лететь. Нет местечка, где мы могли бы остаться, наконец, в покое.

Нас давно никто не слышит, не замечает. Люди, что видели нас прежде и умели говорить с нами, сгинули в песках времен.

Могила поэта Ибрагима Заука оказалась под общественной уборной в Пахаргандже, а могила поэта Кхана Мумина – под парковкой медицинского колледжа. А если приглядеться – так на каждой улице найдется свой мертвец.

Сгинули и сгнили наши любимые люди: Шах Джахан, который не проводил великих реформ, но украсил землю мраморным чудом в Агре; Шах Зафар – романтик и последний император моголов; мистики Амир Хосров и Низамуддин Аулия.

Исчезли великие династии Халджи, Лоди, Сеидов. Ушли в Пакистан утонченные мусульманские аристократы, изысканные, как поэзия урду. А сколько их так и не добралось до Лахора? Пропали мальчики, которые так хотели стать донами, но легли на дно Ямуны. Души сотен других мечутся здесь по руинам, создают слабый ветер, раздувают пепел погребального костра Нандины Чан.

В первые полгода жених Нандины то считал себя обманутым, то виноватым. Постепенно жизнь зарастила рану, и он забыл о семье в Маджну-Ка-Тилле, частью которой чуть не стал. Его родители снова открыли профиль сына на брачных сайтах.

Чандина каждый день смотрела с крыши: не идет ли сестра. Она ходила перед работой на Толстой-марг, в свой прежний кондоминиум, освещенный желтым вечерним светом. В квартире Джулай жила семейная пара с двумя детьми. Белая и рыжая собаки будто сквозь землю провалились. Чудовище города поглотило часть сердца, и как бы