Позавчера они ужинали с принцем и принцессой Нидерландов,которые сопровождали королеву и крон-принца во время официального визита вРоссию. И принц, и принцесса были очень милы, показывали фотографии своегомалютки и приглашали Потапова на следующий год в Монако, смотреть с их яхтыочередной этап “Формулы-1”. Дмитрию они страшно понравились, может быть, еще ипотому, что ему все время казалось, что они только что свалились с Луны. Обабыли загорелые, белозубые, улыбчивые, глянцевые, благополучные не просто домозга костей, а до кончиков волос и шнурков на ботинках. Они гордились своиммалюткой, своей страной, своей семьей, своей лошадью Клотильдой, голландскимитюльпанами, картинными галереями, каналами, гаагской городской ратушей и всемна свете.

— Я не могу сегодня, Зоя, — сказал он. — Иди одна илиперенеси их на следующую неделю.

— Скучно с тобой, Потапов, — печально констатировала она иповесила трубку.

Маню привезли на больничной каталке. Она была до подбородказакрыта тощим одеяльцем, молчала и только испуганно таращила шоколадныеглазищи.

— Может, лучше ее на “Скорой” отправить? — спросил врач. —Как вы ее в машину положите?

Потапов понятия не имел, как именно он засунет Маню вмашину, но от “Скорой” отказался.

Все вокруг любопытствовали. Любопытствовали от души,искренне и неистово.

Лучше бы он поехал к Ильиным. По крайней мере никого из нихне пришлось бы везти до его машины на больничной каталке.

Все обошлось. Втроем с врачом и охранником они кое-какусадили Маню в “Мерседес”, и первое действие закончилось.

Второе началось в ее квартире, когда, сгрузив Маню на диван,Потапов отправил охранника в магазин за едой и получил таким образом в своераспоряжение час.

— Мань, — начал он, подтаскивая к ее дивану стул, — я тебязабрал, потому что твоя Алина сегодня ночным рейсом должна лететь в Нью-Йорк ибыть с тобой в больнице некому. Она мне рассказала, что ночью на тебя кто-тонапал и что милиция по этому поводу очень взволновалась.

— А Федор где? — тут же спросила она.

— Федор у Алининых родителей. Она мне сказала, что они егознают и любят.

— Господи, зачем она его родителям-то навязала! —воскликнула Маруся и попыталась сесть, чтобы немедленно бежать за Федором. — УЛюдмилы Николавны сердце, а Аркадий Петрович все время на работе! Его же вшколу надо возить, и обедом кормить, и уроки проверять…

— Мань, — перебил Потапов, — успокойся. Ты все равно сейчассама не можешь ни в школу водить, ни уроки проверять. Алина через четыре дняприлетит, и Федор твой вернется. Пока ее нет, с тобой буду я.

— Как — ты? — поразилась Маруся. — Что значит — ты будешь?

Потапов вздохнул.

— Я буду приезжать по вечерам и ночевать с тобой, чтобы тыне нервничала. — Он старательно подчеркивал, что все дело только в ее нервах, авовсе не в возможности повторения всего инцидента. — Днем здесь будет сестраили врач, или оба вместе.

— Мить, что это ты придумал? — Всплеск эмоций отнял у неесилы, пришлось прилечь и даже глаза закрыть, хотя ей казалось, что выглядит этокак в кино, и было неприятно. — Я не могу… Ты не сможешь здесь… У тебя, наверное…

— Мань, ночевать с тобой в больнице мне действительно неочень удобно. Здесь удобнее. По крайней мере, об этом не будет оповещенперсонал института Склифосовского и Министерство здравоохранения. — Онулыбнулся. — Я публичная фигура, и мне приходится с этим считаться.

Это прозвучало как на собрании, и Потапов поморщился.

— Митя, это невозможно. Я как-нибудь одна. Правда. Спасибо,что ты меня привез, мне сразу полегчало, просто оттого, что я теперь дома. Я нехочу, чтобы у тебя из-за меня были такие сложности.

— Это у тебя из-за меня сложности. Ты теперь должна простолежать и не думать ни о каких ужасах. С Федором все в порядке. Здесь с тобойвсе время будут люди. И все, вопрос решен.

— Это невозможно, невозможно. Как ты здесь будешь ночевать?У нас только один диван и кровать Федора. Она тебе не подойдет. Она маленькая.

— В крайнем случае, я буду спать на полу.

— Я тебя боюсь, — сказала она тихо, — я тебя очень боюсь истесняюсь. Как же ты не понимаешь? У меня в животе дырка. От меня, наверное,воняет ужасно. Я не могу есть и стоять тоже могу не очень хорошо. А ты говоришь,что будешь спать на полу в моей квартире!

— Маня, спать на полу на лестничной клетке я не стану точно,даже если ты умрешь от смущения.

Она посмотрела на него и натянула на голову одеяло.

Спряталась.

Потапов улыбнулся.

Он и сам не понимал, зачем так уж навязывает свои услуги. Нуне хочет она, чтобы он изображал из себя сестру милосердия, и не надо. Самоевремя отбыть на дачу и почитать в тишине и покое какие-нибудь необходимые длязавтрашней работы бумаги. Или позвонить Зое и поехать-таки на эпохальнуювстречу с Ильиными. Или сделать еще что-нибудь, устойчиво-привычное, приятное,далекое от огнестрельных ранений, больничного запаха и неустроенного бедногобыта.

У Мани был именно такой. Две комнатки — любопытный Потаповсразу сунул нос и во вторую — были чистенькие, маленькие и невыносимо бедные.Мебели было мало. Никаких безделушек. Игрушек и то почти не было, а имеющиесябыли совсем старыми, старательно вычищенными и как будто подштопанными. Былашикарная железная дорога с мостом и маленькими домиками и еще большая собака —очевидно, подарки Алины.

Обувь под вешалкой — по паре на сезон. Зимние ботинки,практичные до нелепости всесезонные туфли, поношенные босоножки и кроссовки.Следующий ряд принадлежал Федору и был так же беспредельно уныл — ботинки,кроссовки, сандалии. Ничего лишнего, яркого и бессмысленного. Тольконеобходимое.

Конечно, сказал себе Потапов, попробуй проживи сподрастающим мальчишкой на зарплату… кто там она… секретарша? Специалист первойкатегории, как это называлось в отделе кадров их министерства?

На кухне, где Потапов ставил чайник, все было так же —чистенько, аккуратно, и от этого опрятного нищенства становилось не по себе.

— Мань, у тебя есть клюква? — спросил Потапов, чтобычто-нибудь спросить. От матери он знал, что пить больным лучше всего шиповникили клюкву. Может, позвонить матери, чтобы она приехала и посидела с Маней? Онаврач и Маню хорошо помнит. Удивительное дело, но мать помнила всех егоодноклассников.

— Митя, не надо никакой клюквы, — страдающим голосомотозвалась Маруся, — ты бы лучше домой поехал.

— Нашел, — сообщил Потапов и вытащил из морозильника пакет склюквой. Замерзшая и твердая, как каменные шарики, клюква перекатывалась впакете и приятно позвякивала.