— А у нее?

— У нее? — удивился Димочка.

О ней он никогда не думал. Черт ее знает, пропал у нееинтерес или нет! Зря он вообще заговорил об этом. Теперь этот прилипнет и неотвяжешься от него. Таких, как он, всегда тянет на сальные подробности.

— Знаете, — сказал он проникновенно, — давайте не будем обэтом говорить. Мне неловко. Тем более Маня в больнице. Кстати, вы не знаете,как она? Жива?

— Знаю, — сказал Никоненко равнодушно, — жива. Правда, еесегодня ночью чуть не прикончили, но пока жива.

— Что значит — чуть не прикончили? — переспросил Димочка ируки из-за головы вынул. — Как чуть не прикончили? Кому она нужна, чтобы ееприканчивать? Стреляли-то в Потапова!

— Нет, — сказал “Анискин” ласково, — мы тоже так думали иошиблись, ошиблись, Дмитрий Степанович! В подружку вашу стреляли! Да и попали,собственно говоря, в нее. В нее стреляли, в нее и попали, все сходится!

— Во-первых… — начал Димочка медленно, пытаясь осознать, чемименно ему может грозить заскок, происшедший в неповоротливых милицейскихмозгах. Конечно, никто и не думал стрелять в Маню! — Во-первых, она вовсе немоя подружка! — И зачем только он сказал, что спал с ней?! Проклятый характер!— А во-вторых, мне кажется, что вы не правы, господин…

— Никоненко, — подсказал капитан, нацеливаясь на следующийбутерброд, — капитан Никоненко. Говорят, у нее и сыночек ваш имеется. Илинеправда? Врут люди?

Димочка изменился в лице. Было одно лицо, стало другое.Никоненко взглянул и вновь перевел взгляд на стол.

— Сыночек? — переспросил Димочка, чуть запнувшись. — Яничего не знаю ни про какого… она когда-то говорила… Я не особенно слушал. Давроде у нее ребенок, но я понятия не имею…

Не хватало ему только влипнуть в историю с Маней послевсего, что произошло на школьном вечере! Он выполнил все инструкции, которыедолжны были его обезопасить, и даже предпринял некоторые дополнительный шаги, ивот на тебе!

Нужно немедленно взять себя в руки. Нужно продемонстрироватьэтому недоумку полное равнодушие. Его, Дмитрия Лазаренко, не могут интересоватьМаня Суркова и ее ребенок, и этот недалекий капитан даже в голову себе недолжен брать, что Димочка каким-то образом попадает в круг его интересов.

— Вот что, Игорь Владимирович, — сказал он, старательноприкидываясь солидным и равнодушным, — я свою личную жизнь ни с кем необсуждаю, даже с правоохранительными органами. Но если вас так интересует Маня,вам могу сказать, что я ее очень быстро бросил. Она тогда действительно что-тоговорила про свою беременность, но меня это не интересовало. Я не собирался наней жениться, и вообще она мне совсем не пара — серая, плохо образованнаядевочка с рабочей окраины. Ну, грешен, люблю девчонок! — Он обаятельноулыбнулся. — А вы разве не любите?

Капитан Никоненко “девчонок” не любил.

Он вообще никого не любил. Однажды на заре туманной юностион женился на однокурснице. Рай в шалаше не состоялся. Тонкие чувства и высокиеотношения без подпитки “презренным металлом” в одночасье умерли, и капитанпришел к выводу, что только дураки могут надеяться на что-то, отличное отодноразового секса.

Была еще, правда, Саша Волошина, сотрудница строительногомагната Павлика Степанова. Встречаясь с ней, капитан вздыхал, печалился ипримерно неделю после встречи не находил себе места. Саша была влюблена вПавликова зама и на капитана не обращала никакого внимания, так что это никакнельзя было подогнать под определение романтических отношений.

Так как капитан помалкивал, Димочка, не умеющий держатьпаузу, предпринял новую попытку:

— Вы же не думаете, что мне могло прийти в голову выстрелитьв Маню потому, что когда-то я с ней переспал?!

— Ваш отец богатый человек? — спросил Никоненко неожиданно.

— Что?

— Ваш отец богатый человек?

Димочка пожал плечами:

— Смотря что принять за точку отсчета.

Никоненко неприятно улыбнулся.

— Примите за точку отсчета среднего москвича, получающего вмесяц три тысячи рублей, обремененного семьей, коммунальными платежами, ценамина бензин и на электричку.

Лазаренко опять пожал плечами, на этот раз снисходительно.Удивительно, как легко он забывал, вернее, даже не забывал, а отстранял от себянеприятное — раз, и как будто ничего такого и не было.

— Ну, если три тысячи рублей, то богатый, конечно. Он всегдазанимал большие должности, получал хорошие заказы, зарабатывал прилично. Ну,квартира эта, дача. А что?

— Ничего. Он знает, что у вас есть ребенок?

— Ребенок? Какой ребенок?

— Ваш ребенок, — пояснил Никоненко. Димочка ему надоел. —Кстати сказать, очень мальчик на вас похож. Ну просто как две капли воды, дажеудивительно. Его зовут Федор. Ваш отец знает о нем?

— Нет, наверное. Я и сам о нем ничего не знаю. А при чемздесь мой отец?

— Ваша подруга не собиралась предпринять никаких попыток ктому, чтобы вы признали вашего сына? Стали, например, алименты платить? Квашему отцу не обращалась? Ну, чтобы он написал завещание в пользу внука илидавал ей деньги?

Почему-то Лазаренко соображал медленно. Медленнее, чемдолжен был, по крайней мере на взгляд капитана Никоненко.

— С чего это вдруг мой отец должен составлять завещание, даеще в пользу какого-то там ребенка?

— С того, что этот ребенок — его внук. Ваш сын,следовательно, его внук. Суркова с ним не встречалась?

Димочка наконец-то вышел из себя.

— Да с чего вы взяли, что она с ним может встречаться?! Мойотец — знаменитость, авторитет, большой человек, а Маня — никто! При чем здесьмой отец?! Или вы теперь думаете, что это отец в нее выстрелил?

— Отвечайте, пожалуйста, на вопрос, — попросил Никоненкобезразлично. — Ваш отец когда-нибудь встречался с потерпевшей Сурковой?

— Нет. Послушайте, господин капитан…

— Она когда-нибудь обращалась к вам за деньгами для ребенка?

— Нет. Я вообще не понимаю…

— Она не пыталась давить на вас, чтобы вы женились на нейили хотя бы признали ее сына?

— Мне нет никакого дела до ее сына! Она ко мне необращалась, и я с ней не встречался уже лет десять или даже больше! Мы ипереспали-то всего несколько раз!

— А ее подруга?

— Какая еще подруга?! Я не знаю никаких ее подруг и знать нежелаю!

— Зачем вы пришли на школьный вечер?