Открываю глаза. Почему уменя мерзнут руки? Почему спина так напряжена? Понимаю, что больше никто неулыбается. Все сидят сзакрытыми глазами исосредоточившись. Даже Джереми.

–Иоднажды утром,– вкрадчиво продолжает Крис,– ты просыпаешься, аее больше нет. Ничто непредвещало трагедии, вы даже неуспели попрощаться, потому что никто непредупредил, что вы видитесь впоследний раз. Возможно, вы даже поссорились иразошлись вразные стороны, поглупости сказав себе: «Извинюсь завтра».

–Крис все еще оносках говорит?– тихо спрашивает меня Реда.– Мне кажется, его куда-то понесло…

Знаком показываю, что незнаю. Уменя ком вгорле. Обхватываю запястье, вжимая браслет вледяную кожу.

Крис ударяет кулаком постолу иуже громче продолжает:

–Никто никогда неговорил тебе, что родственные души можно разлучить! Аможет, ты наивно думал, что такое бывает только сдругими носками. Иводночасье ты становишь сиротой. Оттебя больше никакого проку. Ты остаешься лежать надне сушилки, вполном одиночестве.

Воцаряется тишина. Все открывают глаза ипотрясенно смотрят наКриса.

–Ичто ты тогда делаешь?– спрашивает Крис, ккоторому внезапно возвращается его привычная солнечная улыбка.– Ты скачиваешь приложение «ЭверДрим» инаходишь другой носок, который тоже осиротел. Возможно, он подходит нетак идеально, но, покрайней мере, избавляет отнеобходимости выбрасывать осиротевший носочек мусорку. Так вы вкладываете свою лепту вборьбу сотходами. Апотом наэкране появится логотип снашим слоганом: «ЭверДрим» объединяет осиротевшие носочки!»

Крис замирает перед флипчартом сфломастером вруке иждет наших впечатлений. Мы переглядываемся имолчим.

–Ну как? Что думаете?

–Я совсем неразбираюсь вмаркетинге, поэтому воздержусь,– просто говорит Джереми.

–Тамже был какой-то глубокий смысл?– спрашивает Реда.– Наверное, яне успел вжиться вроль носка, поэтому почти ничего непонял.

Крис пишет нафлипчарте «глубокий смысл?».

–Скажу честно,– предупреждает Виктуар, хотя она итак всегда честна.– Сначала яподумала, что ты перегрелся насолнце, новэтом бреде было что-то… милое.

–Алиса?

Взгляды всех присутствующих обращаются комне. Сжимаю вруке браслет. Смотрю наКриса, наего понимающую улыбку ичувствую, какна грудь наваливается тяжесть.

–Мне нужно выйти.

Я произношу эти слова так тихо, что даже неуверена, что меня кто-нибудь слышит. Потом вскакиваю ивыбегаю наулицу.

Лондон, 26марта 2012года

Прости, что пропала, Брюс!

Наверное, ты меня уже потерял. Все меня потеряли. Яне беру трубку, даже когда звонят мама иСкарлетт. Просто отвечаю смс-кой, что занята. Яустала. Ты ипредставить себе неможешь, какяустала. Повечерам проваливаюсь всон, стоит донести голову доподушки, ивсю ночь сплю какубитая. Носегодня мне неспится, поэтому япишу тебе.

Мы подходим кзавершающему этапу ЭКО. Вдвух словах расскажу опоследних двух неделях, которые дляменя тянутся так медленно, словно пара столетий.

Если безподробностей, то мне регулярно делали уколы ниже пупка, чтобы моя фабрика попроизводству яйцеклеток работала втри смены. Ябольше немогу видеть Долорес. Она нивчем невиновата, нокаждый раз привиде нее уменя внутри все сжимается. Низ моего живота покрыт багровыми пятнами, словно меня долго избивали– наверное, внаказание зато, что моя матка нина что негодится. Меня раздуло, каквоздушный шарик, лодыжки исчезли, пальцы распухли. Пришлось снять все кольца. «Это гормоны»,– повторяет Долорес. Еще были анализы крови, УЗИ… вобщем, стандартный набор. Руки уменя какугероиновой наркоманки состажем, агениталии загружены больше, чем шоссе вчаспик.

Я настолько привыкла раздвигать ноги вгинекологическом кресле, что впонедельник сняла трусики, чтобы сдать анализ крови.

–Рефлекс,– устало сказала ямедсестре.

–Главное, вметро так неделайте,– ответила Долорес тоном учительницы воскресной школы.

Мне следовалобы рассмеяться, нояударилась вслезы. Надо сказать, сейчас ямогу разрыдаться даже привиде солонки.

–Это гормоны,– сказала Долорес.

Сегодня утром мне сделали местную анестезию, чтобы извлечь ооциты.

–Это всеравно что собирать спелые яблоки,– сказала Долорес.

Да, стой малюсенькой разницей, что вовремя сбора яблок вовлагалище несуют километровую иглу. Какты исам, наверное, видишь, скаждым днем мне все труднее воспринимать юмор Долорес. Конечно, это гормоны. Ноесть время болтать ивремя молча ждать, когда кошмар закончится. Яне была укосметолога уже полгода. Даже удивительно, что Долорес неопустила поэтому поводу очередную глупую шуточку.

Вовторник врачи заморозили сперму Оливера (заметь, Брюс, длянего этот процесс проходит немного проще ибезболезненнее, чем дляменя). «Никаких половых контактов втечение четырех дней»,– велела Долорес, что даже хорошо: учитывая мое состояние, мне хочется заняться сексом небольше, чем выколоть себе глаз.

Это было вчера. Стех пор Долорес звонила трижды: вчера в16:10, чтобы сказать, что уменя восемь жизнеспособных эмбрионов, сегодня вдевять утра, чтобы сказать, что их количество сократилось допяти, и, наконец, ввосемь вечера, чтобы сказать, что выжили толькотри.

–Три– это немного,– добавила она сразочарованием вголосе.

Я извинилась засвою неспособность производить эмбрионы, бросила трубку ивыплакала канистру слез.

Есть еще один важный момент, окотором следует рассказать ивспоминать потом втрудные времена: Оливер вел себя просто идеально. Молча держал меня заруку, обнимал тысячу раз (иэто только запоследние сорок восемь часов), ниразу незаглядывал мне между ног, всегда оставаясь науровне головы, словно непроисходит ничего особенного. Оливер тысячу раз сказал, что любит меня ичто унего покарманам разложены носовые платки– наслучай, если мне захочется поплакать. Он улыбался моим неуместным шуткам, ноне шуткам Долорес. Когда мы вернулись изклиники, он достал изхолодильника бутылку шампанского, после чего протянул мне фужер, одну сигарету «Мальборо Лайт» изажигалку.

–Через два дня тебе нельзя будет нипить, никурить,– сказалон.

Я пригубила шампанское изатянулась сигаретой. Яочень боялась все испортить. Мы весь вечер просидели надиване вобнимку, влюбленные друг вдруга, каквпервый день.

* * *

«Далеколи доокеана?»– спросила яуЖана д’Эглемона де Монталемберга Храбрейшего, которого насамом деле зовут Томас (это мне рассказала его жена Гвиневра, онаже Жаклин). Жан указал натропинку, ведущую влес, иобъяснил, что если япройду поней два километра, то она выведет меня кокеану. Небо было затянуто тучами, номне ивголову непришло взять зонтик. Янаправилась впуть. Теперь ядумаю, что нашлабы океан ибез подсказки– позапаху соли, покрикам чаек, разносимых ветром, попесне волн, которая долетала доглубины леса.