Санта-Клаус с огромным мешком за спиной возвращался на свойтрон. За ним вился хвост детей, словно разноцветный автомобильный выхлоп.

– Винни, Винни, не будь слепцом! Они просто подсластили тебепилюлю. Конечно, в этот год ты заработаешь одиннадцать тысяч пятьсот, а наследующий, когда к тебе отойдут другие кинотеатры, может быть, они раскошелятсядо четырнадцати тысяч. На этой цифре ты и застрянешь – лет на двенадцать, дотех времен, когда даже вшивую банку кока-колы нельзя будет купить за тридцатьцентов. Сбегай принеси новое ковровое покрытие, сбегай принеси партию новыхстульев для кинозала, сбегай принеси коробки с фильмом, которые по ошибкеотправили в другой город. Неужели ты хочешь заниматься всем этим дерьмом, когдатебе стукнет сорок, а, Винни? И в будущем тебе уже не на что будетрассчитывать, кроме золотых часов на цепочке.

– По крайней мере, это лучше, чем твоя теперешняя жизнь. –Винни резко развернулся, чуть не налетев на Санта-Клауса, который пробормоталсебе под нос что-то, подозрительно напоминающее: Куда прешь, чудак гребаный?

Он двинулся вслед за Винни. Что-то в застывшем выражениилица Винни подсказывало ему, что, несмотря на все защитные сооружения, емувсе-таки удалось задеть его. Господи ты Боже мой, – подумал он. – Ну ладно,пусть будет то, что будет.

– Оставь меня в покое, Барт. Проваливай.

– Выбирайся из этого дерьма, – повторил он. – Если тыпромедлишь хотя бы до будущего лета, то может оказаться уже слишком поздно.Если энергетический кризис усилится, то найти работу станет так же трудно, какрасстегнуть пояс девственности на девице из хорошей семьи. Винни, это можетоказаться твоим последним шансом. Это… Винни круто развернулся ему навстречу. –Барт, в последний раз прошу тебя по-хорошему.

– Ты спускаешь свое будущее в унитаз, Винни. Пойми, жизньдля этого слишком коротка. Что ты скажешь своей дочке, когда она… Винни ударилего кулаком в глаз. Белая молния боли пронзила ему мозг, и он отшатнулся назад,взмахнув руками, чтобы обрести равновесие. Дети, сопровождавшие Санта-Клауса,бросились врассыпную. Все его покупки – куклы, солдатик, шахматы – полетели напол. Он ударился о стойку с игрушечными телефонами и сшиб ее. Где-то заплакаламаленькая девочка, словно раненое животное.

Не плачь, дорогая, – подумал он. – Это просто старый глупыйдядя Джордж падает. В последние дни я часто падаю у себя дома.

В двух шагах кто-то разразился руганью – вполне возможно,это был старина Санта-Клаус – и стал звать на помощь дежурного полицейского.Потом он оказался на полу среди россыпи игрушечных телефонов со вставленными вних кассетами. Одна из трубок валялась у него прямо рядом с ухом, и записанныйна пленку голос монотонно повторял:

Давай сходим в цирк. Давай сходим в цирк. Давай сходим вцирк. Давай сходим в цирк. Давай сходим в цирк. Давай сходим в цирк. Давай…

Пронзительный звонок телефона вытащил его из неглубокого итревожного послеполуденного сна. Ему снилось, что молодой ученый сделалоткрытие, что, лишь незначительно изменив атомную структуру арахисовых орешков,Америка получит возможность производить неограниченные количества бензина свысоким октановым числом. Казалось, что это открытие все ставит на свои места –и в личном, и в общественном плане, и общее настроение сна можно было описатькак нарастающее ликование. Единственным зловещим компонентом был звоноктелефона, который разрастался и разрастался, заполняя собой сон до тех пор,пока тот не лопнул, впуская внутрь тягостную действительность.

Он встал с дивана, подошел к телефону и неувереннымипальцами снял трубку. Глаз уже не болел, но, посмотрев в зеркало над телефоннымстоликом, он убедился, что синяк пока еще остается.

– Алло?

– Привет, Барт. Это Том.

– Привет, Том. Как ты?

– Нормально. Послушай, Барт. Я решил, что надо тебе об этомсказать. Они собираются сносить «Блу Риббон». Завтра.

Глаза его расширились. Последний сон слетел с него в одинмомент. – Завтра? Не может такого быть. Черт! Они… Сейчас же уже почтиРождество!

– Именно поэтому.

– Но они же еще дотуда не добрались.

– Это последнее промышленное здание, оставшееся у них напути. Они собираются сбрить его, прежде чем устраивать рождественские каникулы.

– Ты уверен?

– Абсолютно. Они сегодня показывали сюжет в утреннейпрограмме новостей. «День города».

– Ты будешь там?

– Да, – сказал Том. – Слишком большой кусок моей жизнипрошел в этом бараке, чтобы я мог остаться дома, как ни в чем не бывало.

– Стало быть, там и увидимся.

– Скорее всего.

Он заколебался. – Послушай, Том, – сказал он неуверенно. – Яхочу попросить прощения. Вряд ли они снова откроют «Блу Риббон» в Уотерфордеили где-нибудь еще. Если я подставил тебя…

– Нет, со мной все в порядке. Сейчас я работаю в«Брайт-Клин», присматриваю за оборудованием. Работы меньше, а платят лучше. Такчто можно сказать, что в куче дерьма я нашел розу.

– Ну и как роза?

Том вздохнул в трубку. – Да не так уж чтоб очень, – сказалон. – Но мне уже за пятьдесят. Трудно меняться в таком возрасте. Наверное, тоже самое было бы и в Уотерфорде.

– Том, так вот, по поводу того, что я сделал…

– Я не хочу ничего об этом слышать, Барт. – Том явночувствовал себя не в своей тарелке. – Это касается только тебя и Мэри.

– Ладно.

– Ну… И как ты там?

– Неплохо. Присмотрел себе кое-какую работу.

– Рад это слышать. – Том выдержал такую паузу, что тишина втрубке сгустилась до твердого состояния, и он уже было собирался поблагодаритьего за звонок и кончить этот разговор, когда Том добавил:

– Стив Орднер звонил и спрашивал о тебе. Он звонил мне прямодомой.

– Когда?

– На прошлой неделе. Похоже, он страшно зол на тебя, Барт.Он все спрашивал меня, не знает ли кто, зачем ты продинамил корпорацию суотерфордским заводом и кто тебе за это заплатил. Но разговор шел не только обэтом. Он еще много чего о тебе спрашивал.

– Например?

– Например, уносил ли ты что-нибудь к себе домой, ну, там,порошок или что-нибудь из офиса. Брал ли ты деньги из ссудной кассы, неоставляя расписки. Вел ли ты какие-нибудь махинации за спиной у компании. Ондаже спросил у меня, не брал ли ты взятки от хозяев мотелей.

– Вот это сукин сын, – сказал он удивленно.