Когда становится ясно, что там ничего не всплывает, начинается большой разговор насчет того, какими способами ищут людей и добывают из архивов записи, – о таких способах я сроду не слыхал. До черта всякого в тех телепрограммах остается за кадром.

Тара предлагает сперва выявить в графстве все места, у которых название начинается с “Глен”. Следом прикинуть, не наведет ли то или иное место на какие-нибудь мысли, и выяснить, что в них за архивы. Берется за телефон и – опа, вот нам список: Гленард, Гленвейл, Гленаллон, Глекарриг, Гленкарло, Гленадуа.

– Шесть мест, – говорит Скок. – Спасибо, что не Балли-что-то.

Тара открывает в телефоне карту, но та мелковата, и тогда Мила идет в контейнер и возвращается с большой картой всего графства. Прям очень подробной. Отмечает те шесть точек – они раскиданы по разным углам. Следом ставит точку на побережье, чтобы показать, где именно мы сами находимся. Жуть как четко она все графство знает, а еще иностранка.

Тара считает, что до первого, то есть до Гленвейла, примерно минут двадцать пять, а оттуда и до Гленарда недалеко.

– И что вы там делать будете, когда доедете? – спрашивает. – Типа, я знаю Гленвейл, это даже не деревня. Это буквально церковь и начальная школа на перекрестке. Кажется, паб еще есть, но не уверена, что он днем открыт.

Они смотрят на меня так, будто я тут спец. Ничего не говорю.

– Наверное, по записям в книге можно понять, крестили ли в той церкви кого-нибудь с фамилией Кайли, – говорит Тара. – Или хоронили.

– Она замужем? – спрашивает Мила. – У нее дети есть?

– Не знаю.

Я вижу по лицам этих двух женщин, что явно кажусь им немножечко, блин, тупым.

– Фрэнк очень упорный чувак, когда ему что-то надо, – Скок им. – Мы поспрашиваем и сообразим.

Мила говорит, что карту, если хотим, можем оставить себе, и это клево. Они убирают со стола и чуток препираются между собой. Сгребаем свое добро и мы со Скоком.

– Фрэнк, а ты сам по части энергий, верно? – спрашивает Мила.

– В смысле?

– Скок говорит, что ты, твоя семья – целители.

Аккурат когда мои шансы стать целителем, считай, ускользнули у меня из рук, Скок использует эту тему, чтоб втереться в доверие к Миле и девчонкам. Капец.

– Имеется такое в семье, это да, – говорю.

– У меня есть оберег. В нем поразительная энергия. Он мог бы навести тебя на след. Как оно тебе?

Очередная, блин, хренотень, вот как оно мне. Скок кивает с таким видом, будто решает, какого цвета трусы ему сегодня натянуть. Я уже вострю лыжи двигать отсюда. Но что-то меня держит.

– И у меня такой есть, – говорит Тара. – Нашла на раскопках тут неподалеку.

– Хорошее дело, – говорит Скок, а сам на меня смотрит.

Ну начинается: продолбать еще часок, чтоб он мог закрепить свое реноме в глазах Милы. Она расстилает на столе карту, прижимает ее по углам камешками, поскольку ветерок крепчает. Тара достает из сумки эту свою хрень. Я приглядываюсь. Рог – то ли олений, то ли бараний, примерно с полфута длиной, изогнутый, отпилен ровненько поперек. Я в точности такой видел в пятницу у Мурта.

– От викингов остался, да? – спрашиваю.

– Ага, – она мне, а сама смотрит немножко удивленно, что я про это знаю.

Мила вытаскивает ракушку размером примерно с ладонь. По цвету темная, напоминает мне старую черепицу, которая видала всякую погоду и ее тыщу лет не чистили.

– Что это? – Скок ей.

– Это двухстворчатая раковина.

Говорит, они установили ее возраст: моллюску в ней было примерно четыреста лет. А может, и больше. Пережила войны и шторма, целые поколения людей родились и умерли. И теперь вот оказалась в переделанном под жилье грузовом контейнере с компашкой хиппи. Никогда не знаешь, как оно повернется-то.

– А моллюска в ней уже нет? – Скок ей.

– Нет. – И руку ему сжимает. – Ты не бросай принимать порошок свой. Запах тухлого моллюска ни с чем не перепутаешь.

Сдуреть, если вдуматься: прожить сотни лет. Мила говорит, при жизни этой ракушки королем был, может, аж Генрих VIII, а первооткрыватели только-только прибыли в Америку. Вусмерть интересно небось всякую такую хрень изучать.

– Фрэнк, – Скок говорит, – Мила тебе вопрос задала.

– У тебя есть что-нибудь того человека, которого ищешь, – на карту положить?

Я мотаю головой, но Скок делает мне злые зенки.

– Божок? – он мне такой.

– Что? – Ни чтоб эта хевра оборжала меня, ни чтоб Батю, я не хочу. Блин, я урыть Скока готов. Они все на меня пялятся. Ну, я сперва объясняю чуток про Божка, в общих чертах. Намекаю, что в связь фигурки с отцовым духом верит именно Матерь. А я просто приглядываю за ним, пока Матерь в отъезде.

Вытаскиваю его из рюкзака, ставлю на стол.

Мила обращается с ним очень бережно, берет за шею. Потом подносит близко к лицу.

– Беспокойная тут энергия.

– Как так вышло, что твоя мама не держит его при себе? – Тара спрашивает.

– Ладно, давайте попробуем, – говорит Скок, чтоб придать делу ускорения.

Не знаю, сколько мы там сидим все четверо и таращимся молча на карту. Таращимся на три предмета, выставленных на карту, – на убогий рог этот, Батю-Божка и ракушку. Мне и болтать-то с людьми непросто, а когда все, блин, воды в рот набрали, и того хуже.

У Милы глаза закрыты. У Тары поначалу тоже, но потом она их открывает и дальше глазеет на карту. Скок – глаза закрыты, ладони лежат на карте – с виду такой весь расслабленный, как будто он этой дребеденью занят что ни день. Может, даже кемарит там втихаря.

Чуть погодя Мила поднимает голову.

– Ну как?

Мы со Скоком качаем головами.

– Мне показалось, что вроде поначалу в Гленаллон потянуло, – Тара говорит. – Но я знаю оттуда одного чувака, может, дело в этом.

– А у тебя как, Мила? – Скок спрашивает.

Она кладет руку на ракушку.

– Так странно. Я улавливаю очень громкий звук. – Говорит она прям тихо-тихо, нам всем приходится к ней наклоняться. – Как волна или как детский плач. Глен-кшшь, Глен-кшшь.

– Без обид, – говорю, – но Глен у нас и так, типа, есть. Хотя в “кшшь” этом жуть сколько смысла.

Скок бросается ее защищать.

– Ладно тебе, Фрэнк. Я тоже что-то такое почувствовал в смысле энергии.

Все это скатывается во что-то жалкое. Забираю Божка, сую в рюкзак.

– Да ё-моё, Скок, ты во все это веришь не больше, чем в лунного человечка[103].

– Ой, да чья бы корова мычала. А то я не видел, как ты сегодня решил с утра, что меня заколдовали в краба.

– Что? – Мила с Тарой хором, и