Там был свет, ровный и чистый, а дверь распахнулась поднатиском дивных ароматов, свежих и волнующих. Грудь Залешанина сама раздаласьвширь, захватывая в себя это море запахов, а кровь вскипела и понеслась потелу, шумно перепрыгивая пороги суставов. Он ощутил, как мышцы раздуваются, атело становится твердым, как из горячего железа.

Она хлопнула в ладоши. Звук был не громче, чем если бы двалепестка розы стукнулись один о другой, но из-за широких занавесей появилисьтри молчаливые девушки, одетые так бесстыдно, что у Залешанина запылали уши.С затаенными улыбками они молча расставили на низком столике широкие мискис гроздьями диковинного винограда, каждая ягода как орех, грушами и яблокамитакими спелыми, что вот-вот сок брызнет, среди всего изобилия появился кувшин свином, а напоследок принесли и поставили поближе к Залешанину блюдо с ровнымикусками жареного мяса, хотя, по его мнению, с мяса надо начинать. От мясапонесло такими мощными запахами, сдобренными ароматами жгучего перца, аджики идругих восточных пряностей, что желудок взвыл и стал кидаться на ребра, угрожаяпрогрызть решетку и напрямую ухватить лакомство.

– Не худо вас тут кормят, – пробормотал он.Поперхнулся, слюна заполняла рот. – Телятина небось?..

– Это мясо неродившегося ягненка, – объяснила онанежным голосом, похожим на шелест роз. – Вымоченное в вине и пряностях,разжигающих кровь… Впрочем, твою надо гасить, как я вижу, доблестный герой. Тыкто?

– Залешанин. Просто Залешанин…

– Залешанин, – повторила она, словно пробуя странноеимя на вкус. – Что это значит?

– Хрен его знает. За лешим, видать, моя мамка побывала…А тебя?

– Алиса. – Она засмеялась. – Просто Алиса.

Тихохонько придвинулась, их глаза встретились. ВнутриЗалешанина пикнуло и сжалось, в груди возник ледяной комок, что коснулсясердца. Кольнуло, но комок не растаял. Ниже пояса кровь кипела, раздувала,сотрясала тело, Залешанин тихо простонал сквозь зубы. Всяк знает, что одна и таже кровь омывает голову, сердце и задницу, а кто усомнится, пусть поранится влюбом месте: если дать течь, то не останется ни в ушах, ни в пальцах ног. Но увсякого мужчины, если он мужчина, а не скот, сердце и голова в постояннойдраке, а вместе еще и воюют с тем, что ниже пояса, что тоже требует своей доли.

Алиса смотрела призывным взором, придвинулась еще. КровьЗалешанина кипела, так пусть же скот в нем возьмет свое, но этот чудесныйребенок из солнечного света тянется губами, а это уже в княжеских владенияхголовы, для которой не все женщины одинаковы, а если коснется сердца…

Залешанин натужно хохотнул, взял женщину в объятия и,избегая ее губ, попробовал задрать ей подол. Она засме­ялась мелодично, словнорассыпала драгоценный жемчуг, воспротивилась, потянулась губами, отыскивая егогубы:

– Погоди, герой… Я хочу, чтобы ты меня поцеловал…У тебя губы так красиво изогнуты…

– Да чо там, – пробормотал он. – Я ими ем…

– В них такая сила, – прошептала она, ее глазатомно закрывались, а дыхание стало чаще, – такая мощь и упорство, я хочуощутить их прикосновение…

– Да блажь это, – возразил он, его руки сдавили еекрепче, она счастливо пискнула, но взгляд из-под опущенных век не отвела, аполные губы ждали его губ.

Холодный комок в груди превратился в сосульку, а таразрасталась в льдину. Кровь остывала, он слышал, как она шипит, только внизуеще было горячо и тяжело. Скот требовал свое, надо бы дать волю, потом сразуотстанет, но эта солнечная женщина с телом из молока и меда тянется к егогубам, но губы и глаза во владениях сердца, что не позволит, ибо ни единойженщине, дочери кагана или кагана каганов…

– Что с тобой? – спросила она удивленно.

– Да так, – пробормотал он, – кровь играет… Звереюпонемногу.

Она засмеялась:

– Понемногу?

– Ну да…

– А как тогда помногу?

– Сейчас покажу, – пообещал он.

Она ловко выскользнула из его рук, засмеялась:

– Герой, ты чересчур нетерпелив! Человек отличается от зверялишь тем, что умеет наслаждаться. Это зверь может сожрать кусок сырого мяса, ачеловек… да-да, тоже хватило бы, но он жарит, варит, печет, тушит, а еще исолит, перчит… Герой, я ведь не ломоть сырого мяса!

Она тянулась к его губам своими полными сочными губами.Смотрела в глаза неотрывно и зовуще.

«Ну что мне стоит соврать, – подумал онразъяренно. – Я же вор! Не найти на Киевщине богатого человека,которому бы я не соврал, не надул или не готовился надуть, обворовать,обчистить карманы и хлев. Я обманывал и женщин… да что там женщин, этих яобманывал чаще всего… Соври! И нажрешься от пуза, как паук на толстоймухе…»

– Да что с тобой? – повторила она. В ее большихглазах было безмерное удивление. – Ты не болен, чувствую… Еще какчувствую! Но ты ведешь себя так странно…

– Знаю, – огрызнулся он.

– Почему?

– Дурак потому что, – рявкнул он.

– Кто? – не поняла она.

– Дурак, – повторил он. – Дурак из сарая. Все яделаю не то, что люди… Черт, не могу. Все! Что-то стало поперек души. Тамоборвалось.

– Души? – повторила она с еще большимизумлением. – При чем здесь душа? Смотри мне в глаза, дай мне твои губы, яхочу видеть твои глаза…

На другом конце города, в башне магов, трое поспешно стиралигрязь и пыль с зеркала Видения. Четвертый маг торопливо поставил под зеркаломширокую чашу. Жидкость тихонько бурлила, закипая на незримом огне. Густыеиспарения зловеще покрывали отполированную поверхность паром. Маги терпеливовсматривались, стирали, снова всматривались. Неожиданно в глубине зеркала,словно оно было толщиной с гору, показалась багровая искорка. Сдвинулась,четвертый маг впился взглядом, на лбу вздулись жилы. Он вперил страшный взор,протянул к зеркалу дрожащие скрюченные пальцы, воздух дрогнул от страшногозаклятия. В глубине блеснула синяя молния.

В глубине комнаты сидел в единственном кресле Ликунг,верховный маг. Под его огненным взором маги суетились, наступали друг другу наноги. Верховный сказал ободряюще:

– Хорошо… Приближается… Теперь не отпускай.

Багровая точка медленно гасла, вместо нее возникли и началиувеличиваться изогнутые улочки, где живут простолюдины, охлос. Выщербленныеветрами стены, детвора прямо посреди проезжей части, тощая поджарая свинья,больше похожая на борзую…

Почему-то эта свинья вырастала в размерах, пока не сталивидны даже комочки грязи на худых ребрах. За спиной мага нарастал ропот.Верховный цыкнул, умолкли, но шепот продолжался. Наконец Ликунг спросил сугрозой в голосе: