Верховный придирчиво рассматривал могучего молодого варвара.Спина прямая, взгляд гордый, дерзкий. В Царьграде так не смотрят дажесыновья сановников, даже увенчанные славой полководцы. Лишь божественныйбазилевс может смотреть гордо… но и он смиренно склоняет голову, ибо над нимсвирепый и могучий бог, что велит называть себя милостивым. Бог не потерпитгордого взгляда, как сам базилевс не позволяет другим ходить гордо…

– Дикарь, – определил он с отвращением. – Дикарьопасен тем, что непредсказуем. От воина я знаю, чего ждать, куда пойдет и чтосделает, как знаю и знатока звезд. А дикарь-воин, звездочет, поэт… Намтрудно их понять, потому что между ним и нами века цивилизации. Через чьи землион ехал?

– Трижды его перехватывали в Степи…

– Печенеги?

– И торки, античи…

– Античи? Что это?

– Племя такое… Они наткнулись на него нечаянно. Обычнаяперекочевка. Конечно, увидев одинокого всадника, обрадовались – легкаядобыча…

Верховный проворчал:

– Понятно. То ли сам он не так прост, как прикидывается, толи его кто-то прикрывает магией…

– Исключено, – вскрикнул помощник. – Мы проверялитрижды! Ни следа магии.

Верховный покосился на его румяное лицо с отвращением.Каждое новое поколение знает о магии меньше предыдущего. Но уверены, что знаютвсе.

На улице впереди раздался крик. Залешанин брел неспешно,глазел по сторонам. Навстречу четверо чернокожих несли роскошные носилки.Залешанин уже привык, что внутри что-нибудь толстое и важное, наблюдает вщелочку, а то и вовсе дремлет, потому тоже лишь скользнул взглядом, но, когдаза носилками погналось сразу с десяток дюжих мужиков, остановился судовольствием.

Рабы под градом ударов бросили носилки, отбежали. Вдалипоказались еще носилки, их бегом несли сюда. Вооруженные люди спешно распахнулиполог, Залешанин вытаращил глаза, из носилок вытащили женщину. Она пыталасьвырваться из цепких рук, кого-то укусила, в ответ тот выругался и врезал ей полицу.

Носилки остановились напротив, оттуда высунулась рука.Залешанин понял, что кто-то требует, чтобы женщину как можно быстрее запихнулик нему. Женщину потащили к носилкам, она изо всех сил отбивалась отпохитителей, ее черные как ночь глаза встретили взгляд Залешанина. Онвздрогнул, будто сел на шило.

Женщина была не просто красива, она была прекрасна, как…У него остановилось дыхание. Кровь бросилась в голову, он качнулся, а вследующее мгновение ощутил, что его руки расшвыривают что-то теплое и мягкое.Кто-то ударил по голове, его хватали за одежду, пытались сбить с ног, а когдаопомнился, на стене напротив пламенели пятна крови, под стеной слабо стонали ишевелились люди, а женщина стояла как столбик, молитвенно сложив руки на груди,и смотрела на него большими испуганными глазами, в которых были изумление ивосторг.

Залешанин взглянул на нее дико, уже хотел отступить, как онавоскликнула столь нежным голосом, что у него сладко заныло сердце:

– Ты – необыкновенный!.. Ты самый необыкновенный!..

– Кто спорит? – пробормотал он.

Отступил, оглянулся, сейчас бы за угол да деру, пока стражаворон считает, однако женщина во мгновение ока оказалась рядом, ухватила заруку:

– Пойдем!

– Куда? – спросил он тупо.

Она кивнула, чернокожие уже подхватили носилки и с виноватымвидом опустили рядом. Она юркнула как мышь, едва шторка шевельнулась, Залешанинвсе еще стоял столбом, как женская ручка быстро ухватила за одежду, онопомниться не успел, как плюхнулся рядом на мягкие подушки. Носилкиколыхнулись, он услышал сдавленный стон черных, потом по плитам зашлепалочасто-часто, будто бежали крупные мокрые гуси.

В крытых носилках полутемно, сильно и пряно пахло,женщина сидела напротив, их колени соприкасались. В полутьме ее лицоказалось бледным и еще более прекрасным, тонкие брови выгнулись как луки,глазные впадины расширились, а из темноты глаза блестели ярко, как утренниезвезды.

Ее голос был настолько нежен, что коснулся не столько егогрубых ушей, сколько души:

– Тебе не стоило там оставаться…

– Еще бы, – пробормотал Залешанин. – Но теперь мыдалеко…

– Еще нет! – воскликнула она. – Мои похитители…они уже не опасны, но со стражей лучше не задираться.

Он прислушался:

– Мы уже дважды повернули… Я лучше выпрыгну, а то итебе попадет на орехи.

– На орехи? – переспросила она удивленно. –Я люблю орехи. А ты любишь? Служанки тебе принесут любые, какиезахочешь… Арабские, земляные, волошские, египетские, хатские… Ты какие большелюбишь?

Он почесал в затылке, словно все эти орехи уже кололи на егодурной голове:

– А ты кто?

Она улыбнулась красиво и победно:

– Я дочь знатнейшего из полководцев Царьграда. Но… мойотец погиб пять лет тому в стране арабов. Теперь я одна правлю всеми землями,владею всеми дворцами и загородными виллами. Не надо сочувствовать, я отцапочти не видела, он жил походами, и о его гибели я узнала только через год.А вот и мой домик…

Носилки остановились, чьи-то руки распахнули полог, мужскойголос произнес подобострастно:

– Госпожа!

Залешанин вылез первым, глаза слуг округлились, а он, забыво них, потрясенно задрал голову, пытаясь охватить взглядом стену из белогомрамора. Прямо от его ног неспешной наледью поднимались ступени к огромномувходу, куда разве что заезжать строем по трое в ряд, не опуская пик.

Женщина выскользнула из носилок, грациозно оперлась о егоруку. У Залешанина снова перехватило дыхание. Если бы не черные глаза итакие же черные длинные волосы, он сказал бы, что это сама Лада, богиня любви икрасоты. От лица ее веяло чистотой и незащищенностью. Ему вдруг захотелосьсхватить ее в ладони, спрятать за пазуху и греть у сердца, защищая от всехнапастей, невзгод, даже от холодного воздуха и знойных лучей.

У дверей встречали, низко кланяясь, настолько богатоодетые люди, дородные и осанистые, что, повстречай Залешанин их на улице, счелбы императорами, а сейчас этих кланяющихся императоров было в два ряда подлинным переходам. Они шли через залы, от великолепия которых у Залешанинаспирало в зобу, он с тоской понимал, что такой дворец никогда не обокрасть так,чтобы хозяин заметил хоть бы часть пропажи.

В конце коридора был настолько богато украшенный зал,стен не видно за статуями и коврами, что Залешанин шел совсем ошалелый, аудивительная женщина, поглядывая на него искоса, мило улыбнулась, кивнула надверь в дальней стене:

– Это мои покои.

Еще один император низко поклонился и распахнул перед нейдвери размером с ворота княжеской конюшни. Залешанин дернулся, в глаза брызнуловеликолепие, он на миг решил, что в самом деле в вирии, вокруг поют небесныептахи, откладывают яйца с дыни размером.