– Правду молвить, слава Иннори до нас ещё недобралась, – сказал Коренга. И пояснил, отчего-то смутившись: – Я говорилтебе, что по пути сюда мы встретили почтенного дедушку… Его приёмная внучкалюбила Иннори, когда они были детьми, но потом их разлучили. Эта девушказовётся Тикирой, она красива, умна и очень отважна…

Конис вдруг рассмеялся.

– Так вот почему мой Иннори все свои вышивки, гдетолько кстати приходится, украшает изображением козочки!.. Что же, спустянесколько дней мы, попечением Священного Огня, вернёмся в столицу, и пустьдобродетельная Тикира без промедления приходит повидать своего знакомца… Атеперь, брат мой Баерган и любезные гости, я вас покину. Не хочу, чтобы вдальних краях потешались над моими купцами, пеняя им, будто конис Нарлаказасыпает прямо над угощением!..

Дорога обратно всегда кажется короче дороги «туда». Всегда –но не в тот раз. Путь от своего костерка до шатра кониса Коренга проделал,ведомый Кайрагеллом и стражниками, и мысли его были заняты предстоявшейвстречей с великим правителем, а вовсе не тем, как запомнить дорогу. Теперь –что с ним редко бывало – он пробирался назад, точно по незнакомому месту, илюди, возившиеся у костров, казались ему впервые увиденными, хотя мимо каждогоиз них он точно ехал некоторое время назад. Уверенно шагал только Торон.Коренга всё время думал о том, что кобель, без сомнения, сам привёз бы егоназад, только дай ему волю и держись крепче за поводок. Ещё он тайноприкидывал, сколько человек из числа застигнутых бедствием честно вернётрозданные конисом одеяла и котелки, а сколько предпочтёт утаить.

Коренга думал и о многом другом, но не замечать мрачноемолчание Эории делалось всё труднее. Почему-то Коренгу брал дурнотный ужас дажеот мысли, чтобы заговорить с ней об этом. Он открыл рот и сказал:

– Я вижу, ты сердишься на меня, госпожа. Скажи, чем япровинился, чтобы я мог попытаться вернуть твоё расположение!

Хотя на самом деле он знал, в чём дело. Или по крайней мередогадывался.

Сегванка молчала ещё некоторое время, заставив Коренгувспомнить о плотно придавленной камнем крышке котла, под которой беснуетсякипяток. Потом она ядовито бросила:

– У нас на Островах мало кого презирают так, каклжецов. Я думала, уж у тебя-то, венн, один язык во рту!

Коренга смиренно отмолвил:

– Если бы тебя, госпожа, каждый встречный-поперечныйбрался допрашивать, где ты ноги оставила, да откуда у твоего пса крылья, ты бытоже три языка отрастила. Если не семь…

Эория даже остановилась.

– Ты сейчас говорил о вдовстве своего батюшки! А мнебаял, будто твоя мать жива и здорова! И даже сразу узнает, если с тобой что-тослучится!

Коренга ответил:

– Мать благословила меня рассказывать так, как будетудобней.

– Добрый сын должен трижды подумать, как распорядитьсяподобным благословением! Ты же говорил о ней как о мёртвой! Тем самым ты желалей умереть!

– Может, по твоей вере это и так, а по нашей –наоборот, – сказал Коренга. – Незваная Гостья подслушает мои речи ине пойдёт за матерью, думая, будто та уже у Неё.

Сегванка огрызнулась:

– Откуда мне знать, может, ты и это прямо сейчасвыдумал!

Коренга хмуро проговорил:

– Не бралась бы ты, госпожа, нас с матерью друг отдружки оборонять.

Эория яростно заскребла ногтями левый висок.

– Да какое мне дело до тебя, венн! И до того, который языку тебя настоящий, а какие поддельные! Кто раз солгал… да ещё – в глазачеловеку, который обогрел тебя у огня и хлебом накормил… тому веры у менябольше нет! И до века не будет!

Коренгу охватило ощущение дурной необратимостипроисходившего. Саночки стронулись с места и, набирая разгон, скользили подгорку, и бесполезно было цеплять горстями несущийся мимо снег. Уже ничто независело от того, промолчит он сейчас или что-нибудь скажет, и Коренга сказал:

– Мне тоже нет дела до пятен на мешке, в котором утонулИриллир!

Он увидел, как окаменело лицо сегванки. Он имел в виду всеголишь намекнуть ей, что она тоже не всё о себе рассказала; а зря ли говаривали унего дома, будто правда с отрезанным краем – кривде двоюродная сестра. Но малоли что он имел в виду! На деле оказалось – ткнул пальцем прямо в живое, туда,где не было кожи. Коренга стал ждать, чтобы Эория вспылила и быстрым шагом ушлавперёд, оставив его в одиночку петлять на медлительной тележке по обширномустану, но она не ушла. Мало того! Когда дорогу им неожиданно заступил какой-точеловек, успевший неведомо где раздобыть и налакаться хмельного, Эория тотчасоказалась между ним и Коренгой. И так зыркнула на пьянчужку, что тот вмигутратил охоту буянить и тихо убрался в сторонку.

Но вот они добрались до костерка, где уже мирно спали дедТикарам с внучкой. Коренга не стал их будить, хотя Коза наверняка расцеловалабы его за известия об Иннори. Не стал он и вытаскивать наружу свой меховойковрик, хотя тело так и просилось растянуться ничком. Сворачиваясь в тележке,Коренга тоскливо подумал, не утешиться ли материным сухариком, но и эта мысльне принесла ему радости. От огорчения он принялся вспоминать свой сон о полёте,потом начал размышлять об устройстве крыльев своей летучей птицы…

Вот только виделись ему всё больше черно-седые крыльяСироты, заполонившие небо над головой.

Торон лизнул хозяина в щёку и свернулся пушистым клубком.

«Друг единственный…» – с нежностью подумал о нём Коренга ичуть не заплакал.

До дому было так далеко…

Как ни старался Коренга приманить к себе добрые сны, в этуночь они упорно обходили его стороной. До самого утра он куда-то отчаянно бежалпо чёрному, незнакомому и недоброму лесу, не отзывавшемуся на мысленный призывКокориного потомка. И раз за разом падал, скошенный на бегу внезапным инеоборимым бессилием ног… Просыпался наполовину, ровно настолько, чтобы понять:это не наяву! – и следом проваливался в новый сон, ещё горше и чернейпредыдущего.

Потом рассвело.

Государь конис собирался держать здесь свой стяг ещёнесколько дней, пока со Змеева Следа будут подтягиваться путники, привлечённыепутеводным дымом костров. Стало быть, Коренгу не ждала сегодня дорога, он мог ине просыпаться спозаранку, но привычка взяла своё. Рядом завозился Торон, ивенн открыл глаза.

И его немедленно посетило ощущение скорбной неправильности,накрывшей весь мир. Почти такое же, как годы назад, на другое утро после того,как у него отнялись ноги. Мир непоправимо изменился, и, сколько ни прячься пододеяло, ничто уже не сделает его таким, как вчера, – солнечным и понятным,ничто не отменит несчастья и не вернёт минувшего дня. Коренга невольноужаснулся, спросив себя: вправду ли его размолвка с сегванкой была сопоставимас тем давним изломом в судьбе?.. Никто ведь не умер, не испытал нового увечья.Всего и было-то сказано несколько слов. Да и те – не какая-нибудь священнаяклятва, одно простое объяснение могло всё сразу развеять…