Я смеюсь. – Я говорю про «Рождественскую песнь в прозе». Эбенизер Скрудж, крошка Тим. В чем они похожи с историей Оливии?

Ни искры узнавания на лицах.

– Ну же, ребята, вы все слышали Эбенизера Скруджа. – Удерживаюсь от комментария в духе Ба: «И чему они учат детей в школе?».

– Дух прошлых лет, Дух нынешних святок…

Все еще ничего.

– Да благословит Господь всех нас! – Я цитирую, подражая крошке Тиму, но в конце срываюсь на хрип, потому что в голову приходит ужасная идея.

Я вскакиваю на ноги, опрокидывая стул.

– Скоро вернусь, – я кричу через плечо, оставляя стул лежать. – Решите пока, кто следующий.

Сквозь Нарнию, сквозь шкаф, лечу к шкафу «КЛАССИКА».

Я не ищу «Рождественскую песнь», может, мы ее даже не продаем. Любой книжки Диккенса хватит.

Пробегаюсь глазами по авторам в алфавитном порядке… Андерсон, Байрон, Чехов, Элиот.

Быть того не может.

Я бегу в свой кабинет.

Лиза смотрит на меня, приоткрыв рот, но не спрашивает.

В три щелчка открываю нашу базу ассортимента.

Печатаю в строку поиска «Диккенс».

В ответ всплывает Эмили Дикенсон и еще несколько менее известных авторов. Никакого Чарльза.

Человек, облегчающий страдания других, не может быть бесполезен.

Портрет с цитатой в секции «БРИТАНСКАЯ ЛИТЕРАТУРА».

Несусь к нужной стене. Смотрю.

Рама на месте, но внутри другой писатель – предводитель романтиков, лорд Байрон. Выгравированная цитата гласит:

В нехоженых лесах таится наслаждение, восторг ждет на пустынном побережье, есть общество там, где никто не вмешивается, у глубокого моря, и в его шуме – музыка. Я люблю человека, но Природу я люблю больше.

– Лиза, подойди, пожалуйста.

Она в ту же секунду оказывается рядом.

– Что случилось?

– Картина. Тебе не кажется, что раньше здесь был Чарльз Диккенс?

Лиза хмурится и наклоняет голову.

– Мне кажется, тут всегда висел этот парень. – Она пожимает плечами. – Прямо скажу, я не замечаю. Кто вообще такой Чарльз Диксон?

Нет, нет, нет. Невозможно.

Я прислоняюсь к шкафу под картиной, опираюсь на него. Меня мутит.

– Келси, что такое? – Лиза кладет теплую руку мне на спину, проявляя не характерное для нее сочувствие.

– Кажется, я схожу с ума.

– Сомневаюсь.

Разлинованные страницы, заполненные моим детским почерком, спрятанные под обложкой «Таинственного сада». Неужели я воплотила это в реальность, каким-то образом овеществила Сад?

– Ты когда-нибудь желала чего-нибудь так сильно, что оно сбывалось, хотя и казалось невозможным?

– Может, тебе так сильно этого хотелось, что ты веришь в то, что оно сбылось?

Да. Всю жизнь я стремилась поверить, что мои рассказы – не только трата времени.

Но, может, все гораздо хуже.

Может быть, слова опасны.

Как только я выставляю учеников за порог магазина, я направляюсь в единственное место, где может быть ответ на мои вопросы.

К четырем тридцати я в «АдвантаМед», но сотрудница уже несет Ба ужин. Я забираю у нее поднос в коридоре, обещая справиться самостоятельно.

– Келси, девочка моя. – Ба в постели, ее улыбка освещает выцветшую комнату. – Я не думала, что ты сегодня придешь.

Я ставлю поднос на прикроватный столик и кладу руку поверх ее ног.

Ба с трудом присаживается.

– Ну, я знаю, ты любишь сюрпризы. – Я помогаю ей сесть, чтобы достать поднос было удобнее. Хорошо, что она в сознании сегодня. Мне нужно поговорить с ней в твердой памяти.

Она поднимает серый пластиковый купол с тарелки и морщит нос:

– Не такие сюрпризы.

– Хм-м. Боюсь, я сегодня ничего с собой не захватила. Но я могу сбегать до торгового автомата, после того как ты поешь.

Она ухмыляется.

– Если на тарелке ничего не останется, я получу десерт?

– Прости. Я не имела в виду, что ты ребенок.

– Не извиняйся. Я принимаю твою взятку.

Я придвигаю виниловое кресло ближе к кровати и присаживаюсь.

– Мне нужно у тебя кое-что спросить.

Ба подносит вилку с морковками ко рту и ждет, подняв брови.

С чего бы начать?

Я долго не верила до конца, что Сад существует, затем мало-помалу уверилась, что моего сумасшествия не хватило бы на целый выдуманный мир. Но даже тогда Сад казался мне созданным мной, или лично для меня, или… Я не знаю.

Но поскольку Чарльз Диккенс исчез по-настоящему, я склоняюсь к мысли, что здесь замешано нечто большее. Может быть, Ба тоже имеет к этому отношение.

– Я хотела поговорить про пустырь рядом с магазином.

Неужели она улыбается, пока ест овощи? Это знающая ухмылка на губах?

– Я… Я нашла ключ. Побывала внутри.

Ба молчит, пережевывая пищу. Затем кивает.

– Куча мусора скопилась, правда?

Она меня испытывает?

– Нет. На самом деле там… очень красиво.

Ее ясные глаза внимательно смотрят на меня.

– Неужели.

– И мне кажется, ты это знаешь.

Она откладывает вилку, салфеткой утирает рот. Пьет яблочный сок из картонной коробочки. Смотрит на меня.

– Ты сказала, у тебя вопрос?

Ох, и не один.

Я хочу сначала спросить о родителях, могут ли гости в Саду знать больше, чем я. Но она всегда медлила с ответами на такие вопросы, и я не хочу ее расстроить и потратить впустую минуту ясности.

Так что лучше начать с основ.

– Ба, ты была на вечере внутри… на пустом участке?

Она улыбается и склоняет голову набок.

– А ты?

Я делаю глубокий вдох и вцепляюсь в подлокотники.

– Ты первая.

– Да. Много раз.

Я выдыхаю, откидываюсь в виниловое кресло. Я так и знала.

– Я тоже.

– Да, теперь твоя очередь, девочка моя.

– Что это значит? Что мне там делать? Кажется, я уже… я уже его уничтожила!

Ба тянет ко мне хрупкую руку с выступающими венами.

Я хватаюсь за нее, как утопающий.

– У меня нет ответа на твои вопросы, но ты сама все поймешь. Как я уже сказала, теперь твоя очередь.

– Но я не могу сделать, что они просят.

– А именно?

Пойти дальше.

Нет, не правда. От меня хотят не этого. Пока нет.

– Принести подарок. Как дар, а не как потребность. Не заботясь о том, как его примут.

– Ах, да. Это сложно. – Ба снова возвращается к еде, отрезает кусочек бледной куриной грудки. – Но ты должна.

Снова загадка. Как сделать невозможное.

Садовник сказал, что нужно, хотя бы на время, не отвлекаться на обязанности и заботы о выживании, чтобы следовать зову творчества. Может, я могу это сделать. Но преодолеть страх, так глубоко укорененный в прошлых попытках… Разве у меня получится?

– Келси, Сад не осудит.

Ба говорит тихо, рот набит курицей, я едва слышу.

– Повтори.

Она улыбается.

– Сад не осудит. Ты можешь принести свой подарок.

Я раскачиваюсь в кресле взад-вперед,