Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Оке-е-ей?..
– В него можно попасть только на закате. Я не уверена, видит ли его кто-то кроме меня.
Неужели я говорю ему правду? Что я пытаюсь сделать, саботировать саму себя?
Остин фыркает, качает головой и вытирает соус с верхней губы бумажной салфеткой.
– Надо же.
– Это еще не все. В Саду можно встретить мертвых.
Он ерзает на скамейке, уголки губ опускаются.
– Не смешно, Келси. Я не понимаю, что ты…
– Мертвых не в смысле трупы, в Саду они живые. Но это уже умершие люди. Знаменитые писатели, художники, музыканты, в таком роде.
Остин сминает обертку сэндвича, дожевывая последние чипсы, будто он готов сорваться и убежать.
– Как в том фильме Вуди Аллена? – Он залпом выпивает остатки напитка. – Как там было… «Полночь в Париже»? Там парень попадает в тысяча девятьсот двадцатые или что-то такое и встречает всех этих гениев?
– Да. Очень похоже.
Дурное предчувствие щекочет шею. Я видела этот фильм давным-давно. Может, забытое кино проникло в мое воображение, смешалось с детской версией «Таинственного сада» и проявилось во сне, фантазии или галлюцинации?
– Келси, пожалуйста, скажи мне, что ты это где-то прочитала или Ба рассказала тебе эту историю. Ты меня пугаешь.
– Сад существует. Я тебе покажу.
Глава 29
Нам время не вернуть, увы, мои друзья, —
Ни первые цветы, ни пение соловья;
Не будем горевать, и пусть утешит нас
То, что останется, когда пройдет тот час.
У. Вордсворт
Остин ждет, пока я доем свой сэндвич и картошку, молча наблюдая, как парень кидает фризби нетерпеливому белому лабрадору.
По дороге до книжного я пытаюсь его успокоить.
– Я понимаю, как это звучит, Остин. Ты думаешь, я сумасшедшая. Но я же понимаю, что звучу как сумасшедшая. – Он фыркает и качает головой. – Но ты же подождешь? Попробуешь зайти?
– Келси, послушай, больше всего в тебе я люблю твое воображение. Когда ты впервые провела меня по Книжной лавке, показала дерево из папье-маше и вход в Нарнию – я знал, что ты особенная.
– Очень… очень мило с твоей…
– Я знал, что ты сможешь направить эту творческую энергию в дело, превратить Книжный в процветающий бизнес. С твоим талантом к оформлению ты могла бы найти работу где угодно, в любом магазине или библиотеке. Ты могла бы по-настоящему преуспевать и не нервничать, пытаясь удержать лавку на плаву.
Оранжевый солнечный шар спустился ниже уровня облаков, последние, еще теплые лучи освещают город, быстро клонясь к закату. Я не отвечаю Остину – все мои мысли о том, как представить ему Сад.
Мы огибаем последний угол, проходим мимо музыкального магазина «Ритм и чудо» к нашему месту назначения.
За Книжной лавкой Уильям вручную наносит на окно «С иголочки» надпись. «Все проходит».
– Келси, мне кажется, тебе стоит лучше продумать план, прежде чем… прежде чем стресс…
– Прежде чем я окончательно двинусь?
Он вздыхает снова, молчит.
Я обхожу его, не давая зайти в магазин.
– Просто подожди, пока не увидишь Сад. Потом поговорим о моем состоянии. Обещаю.
Остин дважды кивает, сжав челюсти. Похож на врача, осматривающего смертельно больного пациента.
Совершаю ли я большую ошибку?
Последний раз я покинула Сад довольно болезненно, а теперь пытаюсь вернуться, да еще и привести с собой незваного гостя?
Но мы не будем заходить далеко. Только до мраморной скамейки у магнолии: достаточно, чтобы увидеть раскидистый дуб, прогнувшийся под весом кушаний стол, мерцающие глобусы, развешанные повсюду, людей. А потом мы уйдем – тем же путем, что пришли, тихонечко – и он поймет, почему я в последнее время такая непонятная и отстраненная, а я пойму, есть ли в нем хоть капля воображения, по крайней мере, достаточно ли для человека, с которым я могла бы провести жизнь.
Да. Пожалуй, это слишком.
Я забегаю в магазин и хватаю железный ключ, хотя он нам не должен понадобиться, затем возвращаюсь на улицу к Остину. Сердце стучит как бешеное, металл ключа холодит пальцы.
– Я припарковался в соседнем квартале. Я могу довезти…
– Не нужно. – Я вдыхаю вечерний воздух. – Мы уже…
Близко, хочу я сказать, вот же он, Остин, тот самый пустырь, ты проходил мимо него десятки раз, но меня останавливает похожий на панику приступ.
После нескольких походов в Сад я начала понимать, как попасть внутрь. Нужно не только подкараулить закат, время между времен, но и почувствовать определенное настроение – творческая открытость, желание, а не скептицизм, который я вижу крупными буквами на лице Остина.
– Что уже? Где этот «сад»? – Он подчеркивает последнее слово кавычками в воздухе.
Я морщусь.
– Подожди немного. Стой тут.
Отхожу от него, едва бросая взгляд на ворота, будто я только гуляю по улице, размышляя.
Представь себе Сад, Келси.
Водопады сахарно-розовой бугенвиллии, пудровый запах сирени. Звон изящных серебряных приборов по сверкающему хрусталю и тонкому фарфору. Мой собственный таинственный сад, как у сиротки Мэри Леннокс, животворящий сад – не думай о пожелтевших листьях – пробуждающий творчество – не думай об опустевших страницах и исчезнувшем Диккенсе – и все милые люди – пожалуй, не стоит вспоминать про скульптора Сэма и его сияющую улыбку – возвышенная, надрывная музыка…
– Окей. – Я поворачиваюсь к Остину, касаюсь ключа пальцами, на всякий случай. – Пора.
Прикрываю глаза, почти в молитве, и толкаю ворота.
Не открывается.
Я снова толкаю, но ничего не происходит.
Прощаясь с надеждой, я упорствую и вставляю ключ в замочную скважину.
Стараюсь не смотреть на Остина – должно быть, рот открыт, брови подняты, лицо выражает только тревогу.
Ворота открываются, я толкаю дверь, приминая сопротивляющуюся траву, протискиваюсь внутрь. Прислушиваюсь, пытаясь уловить звуки грандиозного вечера, но меня оглушает стук сердца в ушах.
– Иди сюда, – я подзываю Остина.
Он стоит на улице, смотрит на меня сквозь прутья ворот.
– Ты шутишь.
– Просто пойдем. – Рука устала держать створку под напором растительности.
– И это, по-твоему, «великолепный и огромный» сад? Пустырь?
Я очень стараюсь не терять творческий настрой, но Остин только осложняет ситуацию. Во мне разгорается искра раздражения, но я пытаюсь ее потушить.
– Ты мне веришь?
Слова попадают в яблочко – как он может ответить «нет»? – И Остин проскальзывает внутрь, осторожно, чтобы не испачкать рубашку и плиссированные брюки о ржавый металл.
Солнце уже зашло, последние лучи слабо просвечивают сквозь высокие кустарники. Я продвигаюсь в тени, всем существом сосредотачиваясь на той стороне