Раиса Петровна остолбенела. Ластик сначала зажмурился, апотом закричал, сам чувствуя, что несет белиберду:

– Это не я! Это Миха! То есть, я не знаю, как его на самомделе зовут! Я ему купил! Он просил, а я пожалел! У него трубы горят! Я правдуговорю! Спросите у тети Люсьен из палатки!

– Из палатки? – переспросила завуч очень тихим голосом и,нагнувшись, двумя пальцами подняла чекушку.

На урок геометрии шестиклассник Фандорин не попал. Как и навсе последующие уроки. Прямо от лицейских дверей, сопровождаемый воплямиосатаневшей магнитолы, он был препровожден в кабинет директора Ивана Львовичапо прозвищу Иван Грозный. Музыкального монстра укротил вызванный с урокаучитель физики. Арестанта же для начала посадили в приемной, где он томилсятяжкими предчувствиями целых полчаса.

Вещественные доказательства чудовищных преступлений –усмиренная магнитола и бутылка водки лежали на директорском столе, брезгливонакрытом полиэтиленом.

Суд Ивана Грозного был скор и немилостив. Сдвинув густыеброви, директор молча выслушал обвинительную речь завуча. Обвиняемой сторонеслова не предоставил. Защита на этом закрытом процессе отсутствовала.

Приговор был вынесен немедленно, таким страшным басом, что вкабинете задребезжали стекла, а под потолком забренчала люстра:

– Гнать из лицея в шею! И это еще в лучшем случае…

Ластик побелел, боясь даже представить себе, что его ожидаетв худшем случае. Пресловутый «волчий билет», с которым не возьмут ни в однуприличную школу? Колония для несовершеннолетних преступников?

Даже завуч дрогнула.

– Как не стыдно, Фандорин, – сказала она жалостно ипосмотрела на Ластика, словно на покойника. – Такая семья, такой прадедушка!

– Что моргаешь, вырожденец? – хлопнул пятерней по столудиректор. – Марш за отцом! Живо!

И вырожденец, нокаутированный коварным ударом судьбы,поплелся домой. Мимо пешеходного перехода, где, на свою беду, выиграл проклятыйсуперприз. Мимо водосточной трубы, где пожалел злополучного Миху. Мимоподворотни, где уже не было кровожадной овчарки. А жаль – пусть бы разорвалажертву несчастного стечения обстоятельств на мелкие кусочки.

Или это было не стечение обстоятельств, а жестокая шуткакакого-нибудь злого волшебника? Разве не подозрительно, что все, кто имелкасательство к катастрофе, один за другим бесследно исчезали?

Зато замок на решетке висел на своем обычном месте. В подвалснова было не попасть.

Ластик собирался идти в четвертый подъезд, к папе на работу,но тут вдруг остановился. А что если папа не поверит? Ведь чушь, бред, с началадо конца: и шепот из погреба, и привязанная собака, и всё остальное.

Он стоял перед подъездом минуту, другую, третью, не решаясьвойти. А дверь взяла и открылась сама собой. И вышел из нее не кто-нибудь, апапа. Только он был не один. Папу сопровождал какой-то долговязый, сухопарыйстарик – сразу видно, что иностранец: в шляпе с перышком, с белым шарфомнавыпуск, а в руке объемистый саквояж ярко-желтой кожи.

– Эрастик! – воскликнул папа. – Ты уже вернулся из лицея?Что так рано?

– Меня, – трагическим шепотом начал Ластик. – Меня…

Но папа не дослушал – повернулся к старику.

– Мой сын, Эраст. Назван в честь Эраста Петровича,чиновника…

– …особых поручений при московском генерал-губернаторе.Величайшего сыщика-джентльмена своей эпохи, – подхватил незнакомец, кивнув.Голос у него был ровный, немножко скрипучий, с легким металлическим акцентом. –Познакомьте же меня скорее с молодым человеком.

Папа объяснил:

– Это мистер Ван Дорн. Наш родственник. Правда, оченьдальний.

– Двенадцатиюродный, – уточнил старик. Ростом он был почти спапу, то есть под два метра, поэтому, чтобы пожать Ластику руку, сложился чутьне пополам.

Его тонкие, бледные губы оказались у самого ухашестиклассника и прошептали:

– Вы точь-в-точь такой, как я себе представлял. Я нискольконе разочарован.

– Представляешь? – засмеялся папа, не слышавший странныхслов двенадцатиюродного родственника. – Я говорю: «Что вам угодно, чем могубыть полезен?» Думал, обыкновенный клиент.

Тут Ластику стало папу немножко жалко – он так небрежносказал «обыкновенный клиент», а ведь на самом деле у его фирмы никаких клиентовдавно уже не было. Только себя было еще жальче. При постороннем человеке нерасскажешь о разразившейся катастрофе, а сделать это нужно как можно скорей,пока с работы не вернулась мама. Пусть бы лучше ей папа все объяснил.

Ах, как некстати заявился этот мистер Ван Дорн! Иразговаривает чудно. Может, он недостаточно знает русский и оттого неловковыразился? А то что-то непонятно: в каком смысле «не разочарован»?

– Я решил, это не совсем удобно – сразу прийти домой, –объяснял гость, когда поднимались на лифте в квартиру. – Можно было быпредварительно протелефонировать, но я не очень хорошо понимаю разговорныйрусский, когда не вижу перед собой лица собеседника.

– Ну что вы, вы просто замечательно говорите по-русски. –Папа открыл ключом дверь.

Ван Дорн скромничать не стал. Важно заметил:

– Да, я в совершенстве владею всеми языками, которые имеютдля меня значение.

Папа, кажется, был несколько обескуражен этим страннымоборотом речи.

– А какие языки для вас имеют значение? Прошу, входите.

Церемонно наклонив голову, старик вошел в прихожую,осмотрелся, одобрительно кивнул. Когда он снимал свою смешную шляпу, Ластикзаметил на длинном сухом пальце бронзовое кольцо в виде змеи, проглотившей свойхвост.

– Для меня имеют значение языки, на которых говорят потомкиТео Крестоносца, а они сегодня проживают в 37 странах. Видите ли, дорогойгосподин Фандорин, я исследую историю нашего рода. Вот и в Москву прилетел,чтобы выяснить кое-какие обстоятельства генеалогии русских фон Дорнов. То есть,я хотел сказать «Фандори-ных», – поправился гость.

Тут папа, конечно, всплеснул руками. Он ведь тоже занималсяисторией своего рода – в свободное от работы время, то есть почти всегда. Ноздесь старик удивил его еще больше: