Слова повисают в воздухе, тяжелые и резкие. Я чувствую, как мое дыхание сбивается, когда я думаю о них. Мысль о том, что Серж Шаров платит за смерть моего отца, соблазнительна, почти опьяняет. Мысль о том, чтобы сблизиться с ним, играть в его игру, заставляет мой желудок скручиваться.

— А что, если не получится? — тихо спрашиваю я.

Взгляд Данте не дрогнул. — Тогда мы приспособимся. Ты единственная, кто может подобраться достаточно близко, чтобы это произошло. У тебя есть сила, Кьяра, и у тебя есть я. Я буду с тобой на каждом шагу.

Я смотрю на разбитое зеркало, острые осколки отражают искаженные фрагменты меня. Ярость, боль, горе — все это там, смотрит на меня. Медленно я выпрямляюсь, огонь в моей груди больше не угрожает поглотить меня, но обостряется во что-то холодное и сосредоточенное.

— Хорошо, — говорю я, мой голос ровный. — Я буду играть в его игру. Я дам ему партнерство, которое он хочет.

Данте кивает, в его глазах мелькает гордость.

— Я буду тем, кто решит, когда это закончится, — добавляю я, мой тон убийственен. — И как.

На лице Данте появляется легкая довольная улыбка. — Это моя девочка.

Пока он движется, чтобы убрать беспорядок, я подхожу ближе к окну, глядя на мерцающий город. Шаровы думают, что они победили, что они сломали Винчи. Они понятия не имеют, что их ждет.

Я позабочусь о том, чтобы Серж Шаров усвоил это на собственном горьком опыте.

Глава 3 — Серж

Роман сидит напротив меня, листая толстую папку со скучающим выражением лица. — Она училась в частной школе во Флоренции, закончила ее лучшей, провела год в какой-то школе Лиги плюща, прежде чем перевелась обратно в Италию. Она свободно говорит на четырех языках…

— Хватит об этом, — оборвал я его, откидываясь на спинку стула. — Мне не нужно ее резюме. Расскажи мне что-нибудь уникальное. Что-нибудь… интересное.

Роман хмурится, явно озадаченный. — Уникальная? — Он делает паузу, перелистывая еще одну страницу. — Э-э, у нее непереносимость лактозы?

Я смеюсь, звук резкий и невеселый. — Непереносимость лактозы, — повторяю я. — Увлекательно.

Роман качает головой, откладывая папку. — Ты же сам спросил.

Уголки моего рта дергаются вверх, когда я смотрю в панорамные окна моего чикагского офиса. Горизонт тянется бесконечно, резко контрастируя с назревающим внизу хаосом. — Я позвал ее сюда, — говорю я небрежно, барабаня пальцами по столу.

Роман прищурился. — Кьяра Винчи. В Чикаго.

— Да, — подтверждаю я, наслаждаясь удивлением на его лице. — Пора продвигать это деловое партнерство вперед.

Он хмурит брови и слегка наклоняется вперед. — Я знаю, почему ты это делаешь.

— Да? — Я выгибаю бровь, искренне интересуясь его интерпретацией.

— Она напоминает тебе Энтони, не так ли? — Голос Романа смягчается, но взгляд остается твердым. — Ты не смог спасти его, так что теперь ты чувствуешь себя обязанным спасти ее. Исправить все. Это вина.

Упоминание Энтони — словно маленький нож, который крутится у меня в груди, но я не показываю этого. Роман всегда умел пробиваться сквозь шум, но на этот раз он ошибается. Я хихикаю, низкий, темный звук заполняет комнату. — Ты думаешь, у меня такое мягкое сердце?

Роман откидывается назад, на его лице читается скептицизм. — А ты нет?

— Да ладно, Роман. — Я качаю головой, ухмыляясь. — Я думал, ты знаешь меня лучше.

Я встаю и иду к мини-бару, наливая себе напиток. Янтарная жидкость кружится в стакане, когда я поворачиваюсь к нему лицом. — Кьяра Винчи умна, я должен отдать ей должное. Она восстановила свою семью после того, как мы оставили ее в руинах, но она молода. Она эмоциональна. И из-за этого ею легко манипулировать.

Роман выдыхает через нос, его неодобрение очевидно. — Ты собираешься использовать ее.

— Использовать ее? Роман, ты говоришь это так грубо. — Я потягиваю свой напиток, смакуя жжение. — Она — мой путь к власти. Если мы уберем ее брата Лоренцо из картины, Кьяра станет единственной наследницей состояния Винчи.

Глаза Романа темнеют. — И что потом? Ты ждешь, что она просто отдаст его?

— Нет. — Моя улыбка становится шире, злобной и преднамеренной. — Оно будет принадлежать ей. А она будет принадлежать мне.

Челюсть Романа напрягается. Он поднимает папку, захлопывая ее. — Ты играешь в опасную игру.

— Опасность — это то, чем мы занимаемся, — напоминаю я ему, ставя свой стакан с тихим звоном. — Семья Винчи когда-то была силой, и с ней это может быть снова. Только на этот раз, под моим контролем.

Роман качает головой. — Она тебе не доверяет.

— Ей не нужно доверять мне, — холодно отвечаю я. — Ей просто нужно думать, что она все контролирует.

Роман встает, собирает свои вещи. — Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

Я смотрю, как он уходит, дверь кабинета щелкает, закрываясь за ним. Повернувшись к окну, я позволяю себе редкий момент тишины. Кьяра Винчи — джокер, и я не люблю ничего больше, чем игру, где ставки высоки.

Я опираюсь на край стола, мои мысли возвращаются к Кьяре Винчи. Меня интригует не только ее положение в семье Винчи. Она великолепна — ошеломляюща в том смысле, что ее невозможно игнорировать. Я всегда это знал, но никогда не позволял себе думать об этом дальше поверхностного признания. До недавнего времени.

Есть что-то в ее огне, ее остром языке, ее нежелании отступать, даже когда все против нее. Это делает ее вызовом, и я никогда не был тем, кто отворачивается от них. Мысль о том, что она подчиняется мне, добровольно или нет, вызывает дрожь в моих венах. Я не просто хочу контролировать ее ради силы, которую она олицетворяет, — я хочу ее.

Дверь распахивается, и Роман шагает обратно, на его лице маска разочарования. — Я хотел сказать еще кое-что, — бормочет он, бросая папку на стол. — Тебе нужно быть с ней осторожнее.

Я выгибаю бровь, скрещивая руки. — Осторожнее?

— Она все еще Винчи, — многозначительно говорит Роман, его голос тихий, но твердый. — Они, возможно, сейчас зализывают свои раны, но это не значит, что они утратили свою остроту. Ни у кого в этой семье нет милосердия в крови.

Я хихикаю, звук мрачный и веселый. — О, я знаю. — Я отталкиваюсь от стола, шагая к окну. Передо мной расстилается горизонт Чикаго, сверкающий под ночным небом. — Вот что делает все веселым.

Роман тяжело вздыхает от раздражения. — Ты играешь с огнем.

— Мне нравится жара, — возражаю я, глядя на него через плечо. — Ты же знаешь.

Он качает головой, его тон резкий. — Это ведь не