Грубо шурша плащом, он единым духом, не сделав ни однойостановки, спустился мимо посторонившихся артиллеристов по обеим лестницамвниз, бросил карту адъютанту, вскочил на коня и умчался, осыпаемый жёлтымилистьями.

После этого капитан Енакиев снял со своей записной книжкитугой резиновый поясок и перебрался к стереотрубе. В книжке были записаны цели.Все эти цели были пристреляны. Но капитану Енакиеву хотелось, чтобы они былипристреляны ещё лучше.

Ему хотелось добиться, чтобы в случае надобности его батареямогла сразу, с первых же выстрелов, перейти на поражение, не тратя драгоценноговремени на повторную пристрелку. «Пройтись по целям» не представляло, конечно,никакого труда. Но он боялся, что его батарея, выдвинутая далеко вперёд, налинию пехоты, и хорошо спрятанная, может обнаружить себя раньше времени. Вся жезадача заключалась именно в том, чтобы ударить совершенно неожиданно, в самыйпоследний, решающий момент боя, и ударить туда, где этого меньше всего ожидают.Такое место, по мнению капитана Енакиева, было на правом фланге боевогоучастка, между развилками двух дорог и выходом в довольно глубокую балку,поросшую молодым дубняком.

В данный момент это место не представляло ничегоинтересного. Оно было пустынно. На нём не было ни огневых точек, ниоборонительных сооружений. Обычно на полях сражений таких неинтересных, ничемне замечательных мест бывает довольно много. Сражение проходит мимо них, незадерживаясь. Капитан Енакиев это знал, но у него было сильное, точноевоображение.

В сотый раз рисуя себе предстоящий бой во всех возможныхподробностях его развития, капитан Енакиев неизменно видел одну и ту жекартину: батальон Ахунбаева прорывает немецкую оборонительную линию и загибаетправый фланг против возможной контратаки. Потом он нетерпеливо выбрасывает свойцентр вперёд, закрепляется на оборонительном склоне высотки, против развилкидороги, и, постепенно подтягивая резервы, накапливается для нового,решительного удара по дороге. Именно недалеко от этого места, между развилкойдороги и выходом в балку, капитан Ахунбаев и останавливается. Он должен тамостановиться, так как этого потребует логика боя: необходимо будет пополнитьпатроны, подобрать раненых, привести в порядок роты, а главное — перестроитьбоевой порядок в направлении следующего удара. А на это необходимо хотя инебольшое, но всё же время. Не может быть, чтобы этой паузой не воспользовалисьнемцы. Конечно, они воспользуются. Они выбросят танки. Это самое лучшее времядля танковой атаки. Они неожиданно выбросят свой танковый резерв, спрятанный вбалке. А в том, что в балке будут спрятаны немецкие танки, капитан Енакиевпочти не сомневался, хотя никаких положительных сведений на этот счёт не имел.Так говорило ему воображение, основанное на опыте, на тонком понимании манёвраи на том особом, математическом складе ума, который всегда отличает хорошегоартиллерийского офицера, привыкшего с быстротой и точностью сопоставлять фактыи делать безошибочные выводы.

«А может быть, всё же рискнуть, попробовать?» — спрашивалсебя капитан Енакиев, подкручивая по глазам окуляры стереотрубы.

Расплывчатый серый горизонт светлел, уплотнялся. Мутныеочертания предметов принимали предельно чёткую форму. Панорама местностиволшебно приблизилась к глазам и явственно расслоилась на несколько планов,выступавших один из-за другого, как театральные декорации.

На первом плане, вне фокуса, мутно и странно волнистовыделялись верхушки того самого леса, где стояла сосна с наблюдательнымпунктом. Даже один сук этой сосны, чудовищно приближённый, прямо-таки лез вглаза громадными кистями игл и двумя громадными шишками.

За ним выступала полоса поля. По нижнему краю этого поля состереоскопической ясностью тянулась волнистая линия нашего переднего края. Всеего сооружения были тщательно замаскированы, и только очень опытный глаз моготкрыть их присутствие. Капитан Енакиев не столько видел, сколько угадывалместа амбразур, ходов сообщения, пулемётных гнёзд.

По верхнему же краю поля так же отчётливо и так же подробно,но гораздо мельче, параллельно нашим окопам тянулись немецкие. И мёртвоепространство между ними было так сжато, так сокращено оптическим приближением,что казалось, будто его и вовсе не было..

Ещё дальше капитан Енакиев видел водянистую панорамунемецких тылов. Он прошёлся по ней вскользь. Быстро замелькали оголённыерощицы, сплющенные болотца, возвышенности, как бы наклеенные одна на другую,развалины домиков.

И наконец капитан Енакиев вернулся к тому самому месту междуразвилкой дорог и узкой щелью оврага, которое было занесено в его записнуюкнижку под именем: «Дальномер 17».

Он напряжённо всматривался в это ничем не примечательное,пустынное место, и его воображение — в который раз за сегодняшнее утро! —населяло это место движущимися цепями Ахунбаева и маленькими силуэтами немецкихтанков, которые вдруг начинали один за другим выползать из таинственной щелиоврага.

«Или лучше не стоит?» — думал Енакиев, стараясь как можноточнее подвести фокус стереотрубы на это место. Это не была нерешительность.Это не было колебание. Нет. Он никогда не колебался. Не колебался он и теперь.Он взвешивал. Он хотел найти наиболее верное решение. Он хотел отдать себеполный отчёт в том, что же для него всё-таки выгоднее: с наибольшей точностьюпристрелять «цель номер семнадцать», хотя бы для этого пришлось пойти на рискпреждевременно обнаружить свою батарею, или до самой последней минуты необнаруживать батарею, рискуя в критический, даже, быть может, решающий моментбоя потерять несколько минут на корректировку.

Но в это время внизу раздались голоса, лестница зашаталась,послышалось дробное позванивание шпор и на площадку выскочил, тяжело дыша,молодой офицер, почти мальчик, со смуглым курносым лицом и очень чёрнымитолстыми бровями. Это был офицер связи. На его лице, которое изо всех силстаралось быть официальным и даже суровым, горела жаркая мальчишеская улыбка.

Он стукнул шпорами, коротко бросил руку к козырьку, точнооторвал её с силой вниз, и подал капитану Енакиезу пакет.

— Приказ по полку… — сказал он строго, но не удержался и,ярко сверкнув карими глазами, взволнованно добавил: — …о наступлении!

— Когда? — спросил Енакиев.

— В девять часов сорок пять минут. Сигнал — две ракеты синихи одна жёлтая. Там написано. Разрешите идти?

Енакиев посмотрел на часы. Было девять часов тридцать однаминута.

— Идите, — сказал он.